Карен Хокинс - Подари мне поцелуй Страница 23

Алек поставил коробку на стол, твердо решив во что бы то ни стало сохранять беззаботный вид.

– Это чем-то напоминает Рождество, не правда ли? Джулия бережно сняла перчатки и положила их на стол.

– У меня никогда не было такого Рождества.

Она явно не хотела его разжалобить этими словами, но все же Алек почувствовал необходимость сказать нечто... ободряющее.

– Джулия, я понимаю, что для вас все это довольно непривычно. Прежде вы испытывали лишь лишения...

– Лишения? Что вы имеете в виду? – Она недоуменно взглянула на него.

– Ну, я не знаю. Я просто подумал... – Алек осекся, увидев, как потемнели от гнева ее зеленые глаза. Боже правый! Он лишь хотел приободрить бедную девочку, а она смотрит на него так, будто он намеренно оскорбил ее.

Джулия вздернула подбородок.

– У меня, к вашему сведению, было просто великолепное детство. Денег, конечно, не хватало, зато было много веселья и смеха.

– Значит, ваше детство лучше моего. Моего деда не назовешь веселым человеком.

– Да, я знаю. После смерти вашей матери он так и не оправился.

– Откуда это вам известно? – Алек поразился ее осведомленности. Один-единственный раз он видел на лице у деда выражение, напоминавшее переживание, – когда тот смотрел на портрет матери Алека, висевший в парадном зале их дома.

– Мне рассказала миссис Уинстон. – Губы Джулии задрожали, словно она собиралась заплакать. – Миссис Уинстон говорила, что он до последнего своего дня каждый день приносил на могилу вашей матери цветы.

– Я так понимаю, ей действительно есть о чем рассказать.

Лицо Джулии озарилось улыбкой, отчего на щеках появились прелестные ямочки.

– Безусловно.

Пораженный внезапной переменой ее настроения, Алек задумался о том, куда исчезают эти ямочки, когда она становится серьезной. Эта женщина, которая моментально переходила от чопорного сочувствия к озорному блеску глаз, представлялась ему загадкой.

– Рассказывала ли миссис Уинстон о том, как я побрил волкодава?

Джулия рассмеялась, еще раз продемонстрировав очаровательные ямочки.

– Вы хотели превратить его во льва.

– Да, но я жестоко просчитался. Бедный Фердинанд; он потом целую неделю прятался от меня под кухонным столом.

Джулия снова засмеялась: ее смех звучал немного хрипловато, как будто они находились не в гостиной, а в будуаре.

– Надеюсь, вас тогда примерно наказали...

– Дед заставил меня чистить собачью конуру каждый день в течение недели.

– И правильно сделал. Я поступила бы точно так же.

– О, вы слишком суровы. Но, остриженный, Фердинанд, кстати, не так уж плохо смотрелся. Знаете, он чем-то напоминал тогда викария Пламба.

Джулия посмотрела на него, не понимая, поэтому Алек добавил:

– Ну, тот священник, который нас венчал.

Она весело расхохоталась.

– А ведь верно!

Алек поражался произошедшей в Джулии перемене. С ней было сложно разговаривать, когда она погружалась в свои заботы по благотворительности, но в остальное время она превращалась в женщину, предсказать поведение которой было невозможно. Тем не менее он все-таки решился сменить тему разговора:

– Джулия, мне бы не хотелось об этом говорить, но ваше поведение сегодня совершенно непозволительно.

Она посмотрела на него с таким изумлением, словно у него неожиданно выросли рога.

– Что вы имеете в виду?

Черт бы побрал ее дотошность! Он нахмурился и назидательно поднял палец.

– Когда мы ездили по магазинам, вы капризничали, как ребенок.

– Я не капризничала.

– Именно капризничали. – Виконт заметил, что она слегка покраснела, и облегченно вздохнул. – Вы должны поскорее расстаться со своим предубеждением по поводу траты денег. Я знаю, что вы...

– Я решила построить фабрику, – вдруг выпалила Джулия. Она была охвачена энтузиазмом, бледность щек сменилась живым румянцем. – Одним из главных принципов Общества помощи нуждающимся женщинам является воспитание чувства независимости и уверенности в себе, и я наконец-то поняла, как этого добиться.

– Ого! – ошарашенно пробормотал Алек; сказать больше он был просто не в состоянии.

– Видите ли, женщины, которые вынуждены добывать свой хлеб с помощью не очень-то уважаемых занятий, поступают так из-за необходимости. Имея достаточные средства, мы сможем сделать их полезными членами общества и...

– Подождите. – Алек потер кончик носа и закрыл глаза, пытаясь осмыслить услышанное. – Неужели все время, пока мы ездили сегодня по магазинам, выдумали именно об этом?

– Ну конечно!

Он несколько раз моргнул.

– О заботах других женщин?

– А что здесь особенного? – Джулия выразительно взмахнула рукой. – Правда, на это понадобится гораздо больше денег, чем та мелочь, которую мы потратили сегодня.

– Мелочь? – глухо произнес Алек. Так вот как она оценила его великодушие! По ее мнению, это была просто мелочь. Его разум отказывался сосчитать, сколько именно денег он сегодня потратил. Это просто не укладывалось в голове.

Однако Джулия, казалось, совершенно не замечала его состояния.

– Все зависит от того, какую фабрику мы создадим. На строительство может понадобиться действительно много денег. – Она оживилась. – Но я думаю, что все получится.

Теперь уже Алеку казалась глупой сама идея поездки за покупками. Он откашлялся.

– Джулия, а почему вас так интересует судьба совершенно незнакомых вам женщин?

Ее румянец тут же пропал, и она опустила глаза. Спустя мгновение Джулия сказала:

– После смерти моего отца я неожиданно поняла, как мало возможностей у женщин самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. – Она тяжело вздохнула. – Я, знаете ли, совершенно не умею рисовать акварели.

Алек попытался понять, что она имеет в виду.

– Вы хотели зарабатывать себе на жизнь трудом художника?

– Нет-нет! Я хотела быть гувернанткой.

– Разве гувернантке нужно уметь писать картины? Джулия посмотрела на него с сочувствием.

– Это очень хороший вопрос и отличный пример, показывающий недостатки современного образования. Взять хотя бы меня. Я бегло говорю на трех языках, знаю счет, географию и философию; но поскольку я не умею рисовать акварелью, никто не возьмет меня в гувернантки.

Было просто поразительно, как менялось лицо Джулии, когда разговор шел о том, что ее интересовало: глаза начинали сверкать, на щеках разгорался очаровательный румянец. Казалось, даже волосы становились более пышными и волнистыми, переливаясь золотисто-медовыми прядями. Ее бледность и бесцветность внезапно превращались в пылающую красоту, присущую только ей.

– Мне просто повезло: тетя Лидия прислала письмо, в котором приглашала меня в компаньонки к Терезе.