Лидия Джойс - Искушение ночи Страница 23

Виктория поняла, что его заботят не только имение и доход, но и деревенские жители. В его заботах чувствовалось что-то средневековое, феодальное, оттенок рыцарства, и это трогало.

– Вот как? – сказала она, снова подцепила вилкой овощи, отправила в рот и поморщилась.

Рейберн поднял брови:

– Вижу, вы еще не привыкли к простой йоркширской стряпне.

Виктория грустно улыбнулась.

– Не привыкла, – согласилась она, с тоской подумав о поваре-французе дома в Рашворте. Рашворт... Теперь аккуратный фасад ее родного дома, сложенный из известняка, казался сном. Куда реальнее был сам Рейберн, лениво вертевший в руках вилку, поглядывая на нее из-под полуопущенных век. На губах его играла еле заметная улыбка, Виктория догадалась, о чем он думает, и ее бросило в жар. Нет, это не имело значения. Главное то, что ночью они снова насладятся друг другом, без страха и сожалений, а еще через пять ночей расстанутся навсегда. И можно будет забыть, какие признания сделала она в минуту слабости. Всего неделя плотских утех – и награда в конце, и снова в общество, словно она его и не покидала. Но эта мысль, вместо того чтобы принести ей утешение, вызвала холодок в груди. Виктория тряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли, и снова взяла немного переваренной еды, запив ее вином.

– Зато ваш погреб безупречен, – сказала она, пытаясь сохранить в беседе легкость, хотя сама ничего подобного не ощущала.

Рейберн, словно не замечая ее смущения, поднял к пламени свечи темно-красную жидкость.

– Надеюсь, что это так. Именно за вином я посылал в Лондон, и потребовался месяц после того, как его привезли, чтобы образовался осадок и вино можно было пить.

Виктория с радостью завела разговор о марочных винах и средствах его перевозки, который продолжался до конца трапезы. Ей хотелось отвлечься и удерживать Рейберна на безопасных темах, но когда она съела последний кусок, поняла, что это ей не удалось. Ее волновал человек, который с таким небрежным видом сидел, откинувшись, напротив нее, и она не понимала, почему это так ее тревожило. Можно было бы сказать себе, что все дело в простой физической привлекательности Рейберна, или в ужасно декорированной комнате, или даже в тех признаниях, которые она сделала, но это было бы полуправдой.

– Сытно, хотя и не очень вкусно, – заметила она, положив салфетку.

Рейберн улыбнулся с таинственным видом:

– Это еще не все.

Он собрал тарелки и блюда, отставил в сторону и из темноты возле маленькой печки достал последнее блюдо, чистые тарелки и серебряные приборы. Потом с торжествующим видом снял с блюда крышку.

– Крамбль? – удивилась Виктория, глядя на блюдо с фруктами, увенчанное верхушкой из сдобного теста.

– Лучший крамбль из персиков, какой бывает к северу от Манчестера, – ответил он. – Это единственное, что кухарка умеет хорошо готовить.

Виктория с сомнением посмотрела на него, а он положил ей на тарелку большую порцию, усмехнулся, заметив выражение ее лица, и погрузил в десерт вилку.

– Попробуйте, – хрипло сказал он, поднеся персик к ее губам.

Виктория немного поколебалась, снова почувствовав странное напряжение, не имевшее ничего общего с жарким трепетом, который она ощущала под его взглядом и в тоже время очень похожим на него. На лице Рейберна отразилось удовольствие, и она невольно раскрыла рот.

На язык ее полился обильно сдобренный циннамоном сироп, и когда она откусила кусочек персика, он выпустил сок.

– Ах! – сказала она, проглотив. – Это вкусно. – Вкус оставался во рту, сладкий и соблазнительный. Она потянулась за вилкой, но Рейберн остановил ее.

– Нет, я сам.

Глядя на нее, он поднес вилку с крамблем к ее губам и медленно сунул ей в рот так, что у нее перехватило дыхание и она вспыхнула. Он заметил это и удовлетворенно улыбнулся. Этого было достаточно, чтобы ее смущение уступило место уязвленной гордости, заставив ее перещеголять его в этой игре, когда он поднес к ее губам очередную порцию. Она ела медленно, нарочито обводя языком каждый кусочек, прежде чем откусить. Лицо Рейберна обострилось, и когда она слизнула кусочек, оставшийся в уголке ее рта, черты его выразили грубый голод, и он сжал ее запястье. Ответный жар распространился от центра солнечного сплетения и залил все ее тело, и внезапно она осознала, какая мозолистая у него ладонь, как стесняют ее корсет и ткань платья.

– Если будете продолжать в том же духе, вряд ли доедите прекрасный десерт, миссис Макдугал, – произнес он с подчеркнутым напором, противоречившим его легкому тону.

– Кто сказал, что это плохо? – Голос у нее дрогнул.

– Только не я.

Ощущение странности вернулось к Виктории во всей полноте, беспокойство смешалось с другим ощущением, почти болезненным. Она порывисто высвободилась и поднесла к губам руку Рейберна, словно хотела вдохнуть в себя самую его суть, отделить ее, разложить на составляющие части и выяснить, что так тревожит ее в нем. Она прижалась губами к его ладони и провела по ней языком, исследуя каждую линию. Он задышал чаще и прерывистее.

Это оказалось бесполезным. На ладони не было ничего, кроме немой плоти, намекающей на что-то в своей бескомпромиссной жесткости, но не дающей ответов, которых она искала.– Гадалки говорят, что могут предсказать судьбу человека по линиям на его ладони. – Виктория покачала головой и слегка улыбнулась. – Я ничего не могу прочесть, но думаю, вам следует надевать перчатки так часто, как это обычно делают джентльмены.

Лицо у Рейберна было одновременно довольным и странно печальным.

– Что могли бы вы прочесть? Моя судьба скрыта от таких вульгарных наук. Они говорят, что моя судьба у меня в крови, и ее никто не может прочесть.

– Тайна внутри тайны, как в русских матрешках, которые вкладываются одна в другую. Уверена, даже у миссис Пибоди есть в прошлом темные тени, только мы об этом не знаем.

Рейберн скривил губы:

– Вы весьма умело укололи мое больное самомнение.

– А вы напомнили мне о том, что мое собственное здесь неуместно.

Виктория порывисто встала и отвернулась. Поток мыслей, которые вызвал его ответ, расстроил ее, однако она виду не подала. На каком-то глубинном уровне она поверила, что не безразлична ему, что ее история хоть кого-то тронула в этом мире. Но улыбка Рейберна сказала ей о том, что она ошиблась.

Виктория подошла к высокому полукруглому окну, из которого виднелись далекие просторы, без контрфорсов и балконов Рейберн-Корта. Сквозь собственное отражение она рассмотрела каменистый склон, окруженный изгородью, и аллею, которая вела от подъездной дороги. Луна светила сквозь легкие облачка, превращая пятна низкого тумана в переливчатое руно. Вид был пустынный, жутковато спокойный, но не угрожающий, как во время разразившейся бури. И все же тихий голос интуиции предупреждал ее, что прошлой ночью, когда безумие могло унести ее прочь, а обвинить в этом можно было ветер и дождь, она находилась в гораздо большей безопасности.