Барбара Картленд - Невероятный медовый месяц Страница 23

— Я уверен, что вы не разорите меня. Полагаю, вы собираетесь посетить салон Уорта?

— Вы уверены, что это вам по карману? — с надеждой глядя на герцога, робко спросила Антония.

— Совершенно уверен, — ответил герцог. — Он лучший портной в Париже, и платья у него превосходны. Нет такой женщины — актрисы и даже императрицы, — которая не хотела бы одеваться у Фредерика Уорта.

— Возможно, он не захочет тратить время на меня, — тихонько прошептала Антония, но затем вдруг обрадовалась и весело добавила:

— А почему бы и нет?! Я совсем забыла! Ведь я теперь герцогиня, и это должно хоть что-то значить, даже во Франции!

Герцог рассмеялся и не без интереса подумал, в состоянии ли Уорт решить столь трудную задачу — хоть как-то изменить Антонию.

Но последние новости, которые в то утро он прочел во французских газетах, сильно взволновали его, отодвигая на дальний план мысли о нарядах и парижских развлечениях.

Из прочитанного следовало (хотя он никак не мог поверить, что это возможно), что Франция находится на грани войны с Пруссией.

В Англии до сих пор все пребывали в абсолютной уверенности в том, что никакой войны случиться не может, несмотря на то что в Европе всегда то тут, то там слышалось бряцанье оружием, — к этому все давно привыкли.

Тем более что ближе к весне на всем континенте воцарился такой дух согласия, какого здесь не наблюдалось уже много лет.

Всего лишь две недели назад новый английский министр иностранных дел лорд Гранвилль лично сообщил герцогу, что «на небе нет ни облачка».

Покой царил везде и во всем. Единственное, что, как герцог уже узнал, огорчало многих, но к войне не имело никакого отношения, — это чрезвычайная засуха, обрушившаяся на южные и западные районы Франции. Жаркое и необычно засушливое лето разорило крестьян, и они молились о дожде.

Об этом природном катаклизме герцог узнал еще в Хартфордшире, но, обнаружив теперь, что французские газеты пестрят рассуждениями о возможном военном конфликте, был до глубины души потрясен неожиданным известием.

Он был совершенно уверен, что император, которого герцог знал лично много лет (фактически с тех пор, как Луи Наполеон изгнанником жил в Англии), войны совсем не хочет. Но теперь Донкастер узнал, что императора подталкивает к проявлению несвойственной ему агрессивности неуклюжий министр иностранных дел герцог де Граммон.

Ненависть герцога де Граммона к пруссакам была сугубо личного характера, ибо он никак не мог позабыть того, как Бисмарк однажды назвал его «глупейшим человеком во всей Европе».

Пока герцог Донкастер, лишенный общества Антонии, перед завтраком пил свой аперитив в Пале-Рояле, он встретил там нескольких знакомых, которые с крайне озабоченными лицами обсуждали политическую ситуацию в стране.

— Именно императрица полна решимости напасть на Пруссию, — говорил один из них. — Она непреклонна. Я сам слышал, как драматически она воскликнула, показывая на принца: «Этот ребенок никогда не станет императором, если мы не исправим неудачу Садовы!»

— Я слышал, император не совсем здоров, — заметил герцог.

— Да, это так, — ответили ему. — Он терпит адские муки из-за камня в мочевом пузыре.

— В таком случае, думаю, маловероятно, что вы отправитесь воевать, — с облегчением вздохнул герцог.

Однако вскоре он увидел, что его друзья вовсе в этом не убеждены и продолжают беседовать на военные темы, а потом, уже сидя в «Английском кафе»и листая «Фигаро», герцог отметил, что и редакционные статьи, и колонки новостей написаны в исключительно агрессивной манере и явно нацелены на разжигание воинственного духа.

«Слава Богу, что Антонию это не затронет, что бы ни случилось», — внезапно подумал Донкастер.

Он знал, что Англия, как и большая часть Европы, займет прогерманскую позицию.

Королева, связанная узами родства с немцами, неизбежно поддержит Пруссию, а не императора Луи Наполеона, манеру поведения которого, а также неудержимое стремление к личному обогащению она всегда порицала.

— Уверен, что вся эта затея провалится, не начавшись, — сказал герцог сам себе, — и, как большинство военных психозов, ни во что серьезное не выльется. Все кончится несколькими дипломатическими оскорблениями.

Он отложил газету и снова посмотрел на часы.

«Если бы дело касалось лошадей, Антония не заставила бы их столько ждать», — не удержался герцог от не очень лестной для себя мысли.

«Английское кафе»— самый модный и самый известный парижский ресторан — заполнялось посетителями.

Многие мужчины завтракали здесь в одиночестве, поскольку поблизости находилась Парижская фондовая биржа, однако среди посетителей было и немало привлекательных женщин, которые заглядывали сюда, чтобы перекусить и отдохнуть после удачных покупок.

Все они были в новых платьях с турнюрами, которые придавали женским фигурам сходство с устремленными вперед изваяниями на носу корабля или же — как кто-то выразился более поэтично — с богинями, идущими против ветра.

Кринолины были отвергнуты дамами двумя годами раньше, и, хотя в Англии все еще продолжали их носить, во Франции уже ничто не указывало на то, будто подобная мода вообще существовала.

Создавалось впечатление, что в Париже собрались исключительно красивые и элегантные женщины, и герцог невольно задался вопросом, зачем мужчины теряют время, ища развлечения в других странах.

Сам он узнал, каким привлекательным может быть Париж, несколько лет назад.

Тогда столица Франции жила развлечениями и удовольствиями, что, впрочем, поощрял сам император, не давая проходу ни одной кокетке.

Луи Наполеон был известен не только любовными похождениями, но слыл кавалером обаятельным и элегантным, что вынуждена была признать даже королева Виктория Однажды она написала: «С таким мужчиной ни одна женщина не может ни на мгновение чувствовать себя в безопасности».

Но вовсе не безопасности искали мужчины и женщины в Париже. Великие куртизанки тех лет тратили столько денег, пользовались таким успехом и властью, каких и не снилось ни одной из знаменитых королевских фавориток прежних времен. Кроме того, они отличались исключительной безнравственностью.

Огромные состояния попадали в руки женщин полусвета. Даже самый богатый восточный паша мог полностью разориться всего за две недели.

Поговаривали, будто бы император подарил восхитительной графине де Кастильоль жемчужное ожерелье стоимостью четыреста тридцать две тысячи франков в придачу к пятидесяти тысячам ежемесячно на мелкие расходы, а лорд Хартфорд, известный своей репутацией самого скаредного человека в Париже, заплатил ей миллион за удовольствия одной ночи, во время которой она пообещала предаться с ним всевозможным наслаждениям.