Лоретта Чейз - Последний негодник Страница 23

Опекуном являлся седьмой герцог Эйнсвуд.

А они были дочерьми Чарльза, сестрами Робина.

В сей поздний час пламя камина отбрасывало огненные блики на две золотисто-каштановые головки, склонившиеся над листком. Когда с чтением отчета о встречах опекуна с мисс Гренвилл у «Крокфодза» и в «Голубой Сове» было покончено, две одинаковые пары глаз цвета морской волны встретились, и на обоих юных личиках отразилось одно и то же выражение смешанного недоумения и изумления.

– Как пить дать, в наемном экипаже случилось что-то интересное, когда он сопровождал ее от «Кроксфордза», – предположила Эмили. – Я же тебе говорила, что Винегар-Ярдом дело не кончится. Она швырнула его на задницу. Это должно было привлечь его внимание.

Элизабет закивала:

– И как пить дать, она хорошенькая. Я точно знаю, он ни за что не стал бы ее целовать в противном случае.

– И ловкая до чего же. Хотелось бы мне увидеть, как она применила тот прием. Я понимаю, как можно изобразить обморок, и представить апперкот могу, но все еще никак не в силах вообразить, как она его свалила.

– Мы это постигнем, – самоуверенно заявила Элизабет. – Просто нужно постараться.

– Я не собираюсь курить сигары, – скорчив гримасу, предупредила Эмили. – Во всяком случае, не черуты дяди Джона. Однажды я попробовала и чуть было не решила, что мне уже никогда не захочется есть. Не могу вообразить, как она проделала это без того, чтобы ее не вырвало на дядю Вира.

– Она журналистка. Только подумай, какие отвратительные места ей приходится посещать, чтобы добыть свои истории. Она может курить сигары, потому что у нее луженый желудок. Если бы у тебя был такой, тебя бы не тошнило.

– Напишет ли она о нем, как ты думаешь?

Элизабет пожала плечиками:

– Нам остается только ждать. Следующий номер «Аргуса» появится через три дня.

Он не придет в Блэксли, по меньшей мере, до четверга, это самое ранее. Потом пройдет через несколько пар рук, включая дворецкого, прежде чем присоединится к стопке старых газет.

Обе знали, что должны подождать, по крайней мере, неделю. Их дядя Джон никогда не читал вслух «Аргус», даже вымышленные истории оттуда вроде «Розы Фив». Сия отчаянная – и это еще мягко сказано – героиня могла иметь прискорбное влияние на неокрепшие умы юных леди.

Дядюшку бы повергло в ужас, кабы он знал, насколько близко две юные дочери брата его жены отождествляли себя с вымышленной Мирандой. Может и к лучшему, что дядя не ведал, каким героем они считали безнравственного Диабло, в противном случае лорд Марс решил бы, что их разум помутился от горя, и отправил бы к врачу.

Впрочем, Элизабет и Эмили в очень юном возрасте научились жить с душеной болью. С каждой потерей они сильно горевали. Но и гневались тоже, поскольку их папа всегда говорил им, что чувствовать ярость – это естественно.

Со временем гнев улегся, а тягостное горе перешло в тихую печаль. Сейчас по прошествии двух лет после кончины их любимого отца и около восемнадцати месяцев после смерти «малыша» брата, в котором они души не чаяли, возвращался их природный интерес к жизни.

Мир больше не был одинаково черным. Были, конечно, темные моменты, но и солнце светило тоже. И одним из ярких солнечных лучей являлся их опекун, чьи деяния привносили бесконечные волнения в то, что в Блэкли было принято считать банальным течением жизни.

– Готова спорить на что угодно, что в половине писем тети Дороти, которые она получает от своих друзей, пишется о нем, – заявила Элизабет, глубоко вздохнув при мысли, как же долго еще ждать.

– Сомневаюсь, что эти сплетники знают больше того, что пишут в «Сплетнике». Они узнают все из вторых рук. Или даже из третьих.

Эмили взглянула на сестру:

– Я не думаю, что папа одобрил бы, если бы мы сунули нос в ящик с письмами тети Дороти. Не стоит даже думать об этом.

– А я уверена, что он не одобрил бы то, что никто нам ничего не рассказывает о нашем собственном опекуне, – возразила Элизабет. – Это неуважение к папе, который назначил своего кузена Вира нашим опекуном, ведь так? Вспомни, как папа читал письма своих друзей, смеялся и говорил: – «Только послушайте, что на этот раз выкинул кузен Вир, этот плут».

Эмили заулыбалась:

– «Негодник, – говорил он. Настоящий негодник Мэллори, как его дед и братья дедовы».

– «Последний из старой истинной гвардии», – тихо процитировала отца Элизабет. – «Вир, как в veritas». (veritas - лат. – правда, истина. – Прим.пер.)

– «Эйлуин – потрясающий друг». Он ведь был Робину другом, верно?

– И потрясающим.

Глаза Элизабет сияли:

– Они не могли остановить его. Нас держали в стороне, когда умирал Робин, потому что они все боялись. Но только не дядя Вир. – Она взяла сестренку за руку. – Он был предан Робину.

– И мы будем преданы ему.

Они улыбнулись друг дружке.

Элизабет положила «Сплетника» в камин.

– Теперь, что касается тех писем, – произнесла она.

– Не так туго, чтоб тебе провалиться, – выругалась Лидия. – В этой штуковине трудно двигаться. Незачем затягивать так, что дышать невозможно.

Речь шла о некоем корсетоподобном устройстве, искусно задуманном для того, чтобы придать женским формам мужской вид.

А персона, на которую Лидия обрушивала проклятия, была Хеленой Мартин (См. «Пленники ночи» – Прим. пер.)

В старые денечки, когда она и Лидия промышляли в лондонских трущобах, Хелена сделала успешную карьеру воровки. В нынешнее время Хелена стала еще более успешной куртизанкой. Их дружба выдержала долгие годы разлуки, а заодно и перемену занятий.

В данный момент дамы пребывали в элегантной загроможденной гардеробной в тихой дорогой резиденции Хелены в Кенсингтоне.

– Он и обязан быть тесным, – ответила Хелена, – если не хочешь, чтобы твоя мужская грудь смотрела в одном направлении, а остальные твои части тела в другом.

Она в последний раз грубо дернула шнурок, затем отступила в сторону.

Лидия осмотрела свое отражение в зеркале. Благодаря хитрой штуковине ее грудь теперь напоминала голубиную. Вид был исключительно модный. Многие мужчины подкладывали себе плечи и грудь и утягивали корсетами талии, чтобы достигнуть такого вида. Кроме Эйнсвуда. Вот уж кому не требовалось фальшивые уловки, ведь мужские стати под его одеждой были собственными.

В тысячный раз за неделю, считая со встречи в «Голубой Сове», Лидия изгоняла его образ из памяти.

Она отступила от зеркала и стала одеваться. Теперь с этим надежным приспособлением остальная часть мужского костюма, в которую Лидия быстро облачилась, сидела на ней вполне удовлетворительно.