Наталия Орбенина - Незнакомец Страница 23

Об этом в весьма деликатной форме Аделия сказала гостю.

– Вы правы, – печально ответил Андрей Викторович. – Я припозднился с визитом. Но лучше поздно, чем никогда.

К тому же меня немного оправдывает чрезвычайно тяжелая ситуация, которая сложилась для меня после ухода из Института. Впрочем, я не затем пришел, чтобы жаловаться вам на жизнь. Я действительно Хотел бы просить дозволения встретиться с вашей сестрой, если позволите, в вашем доме и спросить ее о той записке. Мы с ней тогда даже словом не перемолвились!

– Это невозможно, – последовал ответ.

– Я понимаю вас, – мягко продолжал настаивать Андрей Викторович. – Вероятно, вы считаете меня повинным в злоключениях Аполонии Станиславовны. Поверьте, моей вины тут нет, как и ее. Мы стали жертвами гадких людей и ужасных обстоятельств.

– Вы не поняли меня,. – с досадой сказала Аделия. Разговор был ей неприятен. – Дело не в моем нежелании, а в том, что Аполония теперь далеко. Она служит земской учительницей в Н-ской губернии.

– Давно?

– Пошел второй год.

– И каково ей там?

– Судя по письмам, ужасно!

– Отчего же вы не вернете ее домой?

– Она не слушает нас. Она выбрала свою дорогу и упорно идет по ней. К тому же… – Аделия задумалась, стоит ли говорить? – К тому же она считает себя виноватой в том, что вас уволили.

– Бедная девочка! Как она несправедлива к себе! – воскликнул Хорошевский. – Позвольте мне адрес, позвольте я напишу ей, мы объяснимся! Ведь я не виню ее и никогда не винил!

– Простите, но без дозволения Аполонии я не могу дать вам адреса. Я не знаю, захочет ли она этого. Ведь вы пропали, не давали знать о себе. Она справедливо решила, что вы оставили ее, что вините во всем.

Уже прощаясь, Хорошевский в дверях столкнулся с хозяином дома.

– Господин Хорошевский? Что вам угодно? – Антон Иванович насупился.

За гостя ответила жена.

– Надеюсь, Аделия Станиславовна, что вы не передали адрес вашей сестры господину учителю и не сделаете этого впредь?

Аделия вздохнула. Хорошевский поник головой.

– Послушайте, сударь, – Антон Иванович грозно посмотрел на гостя, – зачем она вам? Вы уже своим малодушием испортили ей жизнь!

– Малодушием! – изумился Хорошевский. – Но позвольте…

– Разве вы не испытывали к ней чувств более нежных, чем дозволено учителю по отношению к воспитаннице?

– Нет, клянусь вам, нет! Наши отношения были чисты и прозрачны!

– Ну и болван! " – разозлился Липсиц. – Умудриться влюбить в себя такую чудную девушку, да при деньгах, и прозевать ее.

Совершенно сбитый с толку, в потерянных чувствах Андрей Викторович покидал дом банкира. Он уже почти спустился с лестницы, как его догнала: Леокадия, проживавшая после выпуска в семье старшей сестры. Не говоря ни слова, девушка сунула в руки растерявшемуся учителю клочок бумаги. Уже на улице он развернул его, это был адрес Аполонии.

Наступила весна. Снег еще не сошел, но солнце уже подгрызало, ненавистные сугробы. На деревенской церкви пел колокол, народ тянулся в храм. Праздновали Пасху. По этому случаю школа не работала, дети разошлись на каникулы. Их учительница сиротливо коротала дни в избе со старухой. Правда, в этот раз сельчане принесли Аполонии дюжины две крашеных яиц, пышный кулич, сметану и кусок окорока. Аполония уныло разглядывала бесхитростные лакомства и вспоминала, как на Пасху она с сестрами ходила качаться на качелях и кататься на финских тройках – «вейках», запряженных нарядными лошадками, у которых в гривы были вплетены яркие ленты и цветы.

Как ей хотелось вернуться в Петербург!

Но как бросить школу, учеников! Да и стыдно отступать перед трудностями. Но вот только зачем все эти жертвы, кто их оценит? И что бы сказал на это Андреи Викторович? Где он теперь; как сложилась его жизнь? Вспоминает ли он о ней, и как вспоминает? Как о глупой наивной девочке, которая придумала себе любовь?

Она смотрела в окно. Это было одно из доступных ей развлечений. По дороге шел человек. Шел неуверенно, останавливался, кого-то искал, должно быть. По виду, городской. «И кого это занесло в нашу глушь?» – так незаметно для себя она стала уже говорить «нашу глушь»! Чело-, век приблизился. Аполония прищурила глаза, привстала. Потом и вовсе вскочила.

Нет, это сон! Не может быть! Так не бывает!

– Так не бывает! – уже кричала она, выбегая на улицу как была, в одном платье. – Нет, это не вы, не может быть!

– Может, может! – засмеялся Хорошевский и прижал ее руки к своей груди.

Они до утра проговорили при огоньке одинокой свечки. Взахлеб, перебивая друг друга, смеясь, плача. У обоих сложилось такое ощущение, что они расстались только вчера, что не было длинной разлуки, горя и унижения и что теперь их никто и ничто не разлучит. Ведь они самые родные, самые близкие люди.

– Завтра же, завтра же в управу, брать расчет и прочь отсюда! – воскликнул Андрей Викторович.

– Да кто же меня вот так запросто и отпустит. Что же я скажу?

– А скажете, что вы замуж выходите.

Что за вами жених приехал. А по закону, куда муж, туда и жена!

Аполония покраснела. Хорошевский обнял ее и нежно прижал к груди. Остаток ночи они провели чрезвычайно целомудренно: Аполония на кровати, а Хорошевский – на полу, на старом тулупе.

На другой день они пошли к батюшке.

По счастью, уже начиналась Фомина неделя, или долгожданная Красная горка, время многочисленных свадеб, запрещенных в Великий пост. За невеликую мзду святой отец обвенчал их на скорую руку.

Свидетелем пришлось призвать школьного сторожа, который по окончанию церемонии тотчас же пошел в трактир отметить событие – свадьбу учительши.

Глава пятнадцатая

Беседы с бывшими пансионерками убедили Константина Митрофановича в том, что он недостаточно изучил все обстоятельства на месте. Он вернулся в пансион, где его поджидала измученная Аполония, Экзамены подходили к концу, и дети готовились разъезжаться по домам. Сердюков с болью увидел, что недели, проведенные в тоскливой и тревожной неизвестности, сильно преобразили молодую женщину.

Глубокие тени залегли под глазами, исчезли румянец и светлая, ласковая и жизнерадостная улыбка, которая раньше не сходила с ее лица. Тогда Сердюков полагал, что она, наверное, и когда спит, счастливо улыбается окружающему миру. Теперь глубокая скорбная складка образовалась вокруг рта. Госпожа Хорошевская словно постарела на несколько лет.

– Я все думаю и никак не могу понять, Аполония Станиславовна, что общего между вашим карликом, будем так его называть, и тем, которого видели девочки. Их рассказы очень похожи, но ведь этого не может быть. Ваш карлик – из области больного видения, а этот, вероятно, совершенно живой человек, от которого, извините, однажды чесноком разило!