Тоска Ли - Царица Савская Страница 23

Мне показалось или он мертвенно побледнел?

Мне отлично известно, что непривычные к нашему языку зовут мое царство «Савой». Разве не так?

— Вы правы, царица.

— А что же здесь значит «Аравия»?

Он помедлил.

— Пунт, моя царица.

Мой взгляд стал тяжелым, как камень. Тамрин тут же склонился в низком поклоне, а я возвратилась к свитку.

— «Милосерд к нищему и убогому… от коварства и насилия избавит души их… и будет жить, и будут давать ему от золота Аравии!»

Я швырнула свиток ему под ноги.

— Царица, я приношу глубочайшие извинения. Я не знал…

— Это записано как молитва Давида, сына Иессеева, — сухо сказала я. — Кто это такой?

— Царственный отец Соломона.

— Его так и называли в народе? «Сын Иессеев»?

Он выпрямился.

— Да. Отец царя был рожден не в семье монархов.

— И как же в подобном случае, — насмешливо протянула я, — он смог вознестись на трон?

Тамрин на миг поджал губы.

— Он был избран одним из их пророков в числе сыновей Иессея. Он был пастухом… и младшим сыном.

Мой смех зазвенел под сводами комнаты.

— Так этот великий богатый царь на самом деле сын пастуха? — Я посмотрела на Шару, которая, позабыв о вуали, пыталась спрятать одну из редких своих улыбок.

— Да. — Торговец развел руками. — Его отец едва ли мог назваться царем. Но он оставил наследство: он был победителем в войнах… бандитом большую часть своих дней, убийцей людей. Именно он объединил племена Израиля.

Наши собственные правители объединяли племена. Даже сегодня мой народ называл меня мукарриб — объединительница — согласно традиции, заложенной моим дедом, который соединил четыре великих царства в одно, Сабу, ставшею превыше их всех.

— И этот пастуший царь молился о том, чтобы Саба несла свое золото его сыну.

— Царица, богатство Сабы давно уже легендарно. И это комплимент нашему царству, тот факт, что бывший их царь желал сыну подобного отношения.

— Тамрин, давай наконец поговорим откровенно.

Он отступил, когда я сошла с возвышения и направилась к низкому дивану. Жестом я пригласила Тамрина занять соседний, тем самым подняв его до статуса советника.

— Десять лет на троне. Возможно, как ты говоришь, одиннадцать, — начала я, когда Шара поставила перед нами блюдо с финиками.

— Да, моя царица.

— Его жена — дочь фараона. Но всем известно, что фараон слаб.

— Его первая жена.

— Сколько же их у него? — Я подняла кубок. У моего отца тоже было несколько фавориток.

— Я не уверен в точном числе. По последним подсчетам их было около двух сотен.

Мне с трудом удалось не выплюнуть от изумления вино.

Он мягко улыбнулся.

— Это правда. Дочь фараона принесла ему Гезер. Невеста из аммонитов — контроль над Королевским Трактом, от Красного моря до самого Дамаска. И так далее, включая наложниц из двенадцати племен его народа, жен из вассальных Моаба, Эдома, Арама, Хамата, Зобы, Ханаана, Хатти, Амалекитов.

— Все ли рассказы о нем настолько преувеличены — от списка земель и богатств до количества его жен? — На этот раз я не просто взглянула на него, я поймала себя на том, что почти неприлично глазею. И как я раньше не замечала, что у его глаз такой изумительный синий цвет?

Торговец мягко покачал головой.

— Боюсь, что не преувеличены. Я видел его столицу и возведение его храма, видел крепости в городах, где его гарнизоны контролируют дороги от Евфрата в Синай и от Красного моря в Пальмиру. Получив контроль над торговыми путями через Гезер, он стал также посредником в торговле лошадьми и колесницами между Анатолией и Египтом.

Я прищурилась.

— Они называют его Принцем Купцов, — продолжил он. — Царь знаменит своим пристрастием к роскоши, экзотическим товарам и животным.

— И женщинам, по всей видимости.

— По всей видимости, — кивнул он, слегка улыбнувшись.

— И почему же я так мало слышала о нем и о его отце, если они так влиятельны и богаты?

Несколько лет назад я слышала что-то о царе-разбойнике Давиде, но не более того.

— Слишком мало караванов ходит так далеко на север, обычно они доставляют товары не дальше оазиса Дедан, где продают их другим торговцам. Мой отец несколько раз доходил до самого Эдома и Иерусалима, на что каравану требовались месяцы. Я был там дважды и собственными глазами видел то, о чем говорил. Твой отец вел дела с этим царем — он посылал мирру на похороны любимой матери царя, когда та заболела. Во время последнего моего путешествия я узнал, что она отошла в мир теней.

Я вновь задумалась о сидящем передо мной мужчине, внимательно рассматривая ляпис-лазурь его глаз, тонкие морщинки вокруг них, широкий лук его верхней губы, тонкие пальцы мозолистых рук. Я была права, решив, что именно такой человек должен заявить о торговом могуществе Сабы большому миру. Отметила про себя, что он так и не расслабился полностью, оставил ноги на полу — он был из тех, кто никогда не теряет опоры, не забывает об осторожности.

Из тех, кто способен смириться с придворной жизнью, вести себя с обманчивой легкостью, но лишь до тех пор, пока к тому принуждают обстоятельства.

— Ты рано покинул мой пир, — сказала я.

Он склонил голову.

— Я скромный торговец, и я не привык к роскоши. Прошу прощения, царица.

Я подергала воображаемую ниточку на рукаве.

— Что получил мой отец взамен благовоний, отправленных им на погребение царицы? Я полагаю, что мать царя происходила из царского рода и не была пастушкой.

— Царскую благодарность и выгодные условия.

— Царскую… благодарность?

— Да, и выгодные условия торговли. Моя царица, — Тамрин склонился ко мне, — я повезу на север рассказы о твоем царстве, о твоем богатстве и о верности твоих народов. Скажи, чего еще ты желаешь… и я это сделаю.

Мне показалось или в его глазах действительно засиял огонек двойного обещания? Мой собственный взгляд скользнул по тыльной стороне его ладони, проследил линию запястья до сильного предплечья, где под кожей проглядывали жилы.

Я откинулась на подушки.

— Ты правильно понял мои намеренья. Тогда пойми и это: я хочу, чтобы наш язык, наши боги, достижения наших водных инженеров донеслись на север за пределы Финикии. Я хочу, чтобы мир услышал о наших дамбах и каналах, о чистокровных верблюдах. О двойном рае Мариба, нашего оазиса, и о крепости нашей столицы, о ее многоэтажных домах.

— Но красоте ее царицы?

Я весело улыбнулась.

— Ты до сих пор не видел моего лица.

— И все же, когда я буду рассказывать о тебе, царица, меня будут обвинять в преувеличении и сказках точно так же, как ты обвинила меня за рассказ о Соломоне. Но почему ты так хочешь поведать миру о чудесах Сабы? Ведь причиной не может быть лишь обычное хвастовство.