Густав Даниловский - Мария Магдалина Страница 23

Наше золото, которым надо опутать весь свет, крепче железа. Как паук, ловя мух, снует свою паутину по всем углам, так мы раскинем нашу сеть по всем углам земли, пока опутанные ею народы не подчинятся нашей власти. Они будут считать себя властелинами — глупые, они будут действовать согласно нашей воле, подобно мельнице, работающей по воле потока. Их колесницы станут на месте, как зачарованные, когда мы откажемся дать мазь наших кошельков для их осей, и двинутся в путь, когда мы захотим, но вожжи будут в наших руках. Пусть они восседают на козлах, чтобы везти нас. Но делать все это нам нужно тайно, разумно, планомерно и соблюдая внешнее смирение, дабы они постоянно считали себя владыками и не замечали ничего до последней минуты.

Анна замолк и снова впал в задумчивость.

Первосвященник с глубоким удивлением смотрел на тестя. А Никодим сказал с искренним уважением:

— Мудро сказано, но только для всего этого требуются века, а жить становится все тяжелее и невыносимее. Всякий хлыщ, носящий тогу, повелевает нами, простой легионер не уступит дороги князю Иудеи. Ненависть и презрение преследуют нас повсюду, и скоро нам придется не только тайно работать, но зарыться, как кротам, в землю. Один декрет цезаря изгоняет толпы наших, превращает четыре тысячи в солдат на острове Сардинии, Там нас убивают, тут Пилат топчет ногами.

— И все-таки, — возразил Анна, — уже теперь в столице последователей закона гораздо больше, чем поклонников Изиды. Вера в Предвечного среди чужеземцев растет, все более могучим потоком текут сикли и жертвы на пользу святыни. Надо быть терпеливым. Мы пережили египетское иго, вавилонский плен и владычество персов… Сотни Пилатов пройдут, а избранный народ будет жить вовеки.

— Мне кажется, что и для Пилата нашлись бы средства, — заговорил первосвященник, — если набожная Эсфирь сумела пленить Артаксеркса, а дивная Юдифь покорить Олоферна, почему бы прекрасная Мария не смогла бы воспользоваться своим влиянием на Муция, а тот своими связями при дворе?

— Мария? — засмеялся Никодим. — Но ведь это — легкомысленная красотка, с которой даже невозможно говорить о таких делах. Это — женщина, от которой теряют голову, и все серьезные мысли разлетаются как дым.

— Тогда это — блудница! — возмутился первосвященник. — Она достойна быть побитой камнями!

— Вы забыли, — едко возразил Никодим, — что у нас отнято право карать смертью, да и кто осмелится поднять на нее руку, тот будет иметь дело не только с римлянами, но и со многими своими. Мария широко пользуется чарами и властью своей красоты; с такой девушкой опасно начинать борьбу.

— План первосвященника заслуживает, однако, внимания, — сказал примирительно Анна, — я рассмотрю его подробнее, а пока я полагаю, что мы можем перейти к делу Иисуса.

— Для меня он попросту мессит, соблазнитель народа, — сурово бросил возбужденный Каиафа.

Присутствующие вздрогнули при этом определении. Оно означало смертный приговор.

— Субботу нарушает, с нечистыми вместе ест, братается с самаритянами, возбуждает народ против законной власти, гора Геразим и Сион для него одно и то же. Чего же еще больше надо?

— Нужно… не судить в момент возбуждения, — живо возразил Никодим. — Что в его учении есть известные отклонения от предписаний закона, это не подлежит сомнению. Но ведь Эмаус подтвердил нам, что молодой равви во многих случаях выражается неясно и может быть неверно понят. Притом, по моему мнению и по мнению моих сторонников, нельзя в настоящее время со всей строгостью исполнять предписания закона. Жизнь развивается, идет вперед, а законы уже тысячу лет стоят на месте, Дело соферов и ученых соответствующим изложением известных мест Писания приспособить текст закона к современным требованиям жизни.

— Ты говоришь, как саддукей, — порывисто прервал его первосвященник, — Да, я саддукей и полагаю, что правда на нашей стороне. Мы одни, а потому можем говорить открыто. Разве равви действительно не прав, высказывая мысль, что то, что входит в уста, не всегда оскверняет человека, что строгое соблюдение субботы иногда совершенно невозможно и что жаждущий вряд ли совершает преступление, принимая воду из рук самаритянской женщины? Это враждебное отношение ко всем чужим, как к нечистым, и есть источник той ненависти, которой окружают нас другие народы, и оно же причина наших преследований и бед.

— Мы одни, — возмутился Анна, — и никто нас не слышит; и это хорошо, Никодим, что ты сам сознаешь, что слова твои могут быть сказаны лишь в тесном кружке старейшин.

Можно самому сомневаться в ценности некоторых предписаний закона, но нельзя эти сомнения выносить народу. Наш закон подобен пряже: распорешь в одном месте — распадется все, а вместе с ним развеется, как пыль, вся мощь Израиля. Она покоится на законе, как крепость на гранитной скале. Закон вывел народ целым и крепким из всех домов рабства. Мы утратили государство, испортили свой древний язык; дети Авраама, поколение Иакова, рассеялись по всей земле, разделенные морями и пустынями, но благодаря закону они стоят дружно, плечо к плечу, держась за руки, сильные, солидарные, вечно живучие. Из книг нашего Писания мы построили пограничную стену между Израилем и остальным миром. Если эта стена рухнет, Израиль сольется с другими народами, потонет в их водовороте бесследно. Благодаря Торе, в своем изгнании каждый верный еврей чувствует себя чужим по отношению к соседям чужеземцам, но близким к далеким башням Иерусалима. В страницах Торы заключены наша вера, наши законы, обычаи, наш образ мышления, все то, чем мы живем, чем жили и чем вечно будем жить. И кто разорвет эти страницы, тот погубит свой народ. Ездру мы справедливо называем вторым Моисеем. Ибо когда, под властью персов, стали не так строго исполняться предписания закона, наш народ стал брать себе в жены чужих женщин; невзирая на то, что эти жены и их дети уверовали в Предвечного, он, дабы спасти цельность избранного народа, неумолимо велел расторгнуть эти незаконные союзы, сурово соблюдая букву закона.

Да, Никодим, сами мы можем думать, как хотим, но когда нам надо предстать перед толпой, то мы должны говорить и действовать согласно, дабы сохранить единство народа и нашу власть над ним.

Кто такой Иисус, я еще не знаю. Сначала мне казалось, что он идет по стопам Иоанна, теперь он уклоняется в сторону. Набожная ревность слишком овладела тобой, первосвященник. Если мы отличим его званием мессита, то этот назареянин может слишком много возомнить о себе, подумает, что его особа представляет для нас слишком большую опасность. Он громит нас, мы сумеем разгромить его, надо только взяться за это соответствующим образом. Ведь легко кружить головы только галилейской простоте. Великий в Галилее, он станет малым в Иерусалиме, а если это человек способный, то мы сделаем из него софера, он умеет хорошо говорить по-арамейски, сможет объяснить Писание народу.