Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) Страница 24

– Премного благодарен, милая мама! Ешь их сама. Я не хочу тебя лишать того, что ты так любишь. Это прислано тебе одной.

С этими словами он вышел из комнаты.

– Он обижен, что внимание оказано не лично ему, – прошептала советница на ухо внучке, взяла очки и вновь села за работу. – Но разве может, разве смеет Элоиза действовать так открыто? Да, дитя, ты сама скоро испытаешь, что такое ревность, – добавила она шутливо, поддразнивая ее и возвращаясь к теме прерванного посланием разговора. Ей хотелось выудить у внучки признание насчет письма Виллингена.

Маргарита сожгла его еще вчера вечером и отправила отказ, но не проронила об этом ни слова. Она отвечала с дипломатической кротостью, внутренне возмущаясь, что бабушка так громко и непринужденно произносила имя отвергнутого жениха, как будто он уже принадлежал к их семейству. Это тем более оскорбляло, что неплотно притворенная дверь в соседнюю комнату все шире и шире приоткрывалась, и тот, кто там был, мог слышать от слова до слова неосторожную болтовню старой дамы.

Бабушка, правда, сидела спиной к двери и не могла знать, что та открыта, пока шум в соседней комнате не привлек ее внимания и не заставил с удивлением обернуться.

– Тебе что-нибудь нужно, Герберт? – крикнула она.

– Ничего, мама. Позволь только не затворять двери, у меня сегодня сильно натопили в комнате.

Советница тихо рассмеялась и покачала головой.

– Он думает, что мы говорим об Элоизе, а это, разумеется, для него лучшая музыка, – прошептала она внучке и вновь начала говорить о Принценгофе и его обитательницах.

Вскоре стемнело. Работа была свернута и отложена, вместе с тем прекратились и восторженные рассказы бабушки. Маргарита с облегчением вздохнула и поспешно с ней распрощалась.

Девушке не надо было откланиваться, обращаясь в соседнюю комнату, так как дверь давно была тихо притворена изнутри.

Спускаясь по лестнице, Маргарита увидела стоящего у окна отца. Ветер налетал на его широкую грудь, трепал густые волнистые волосы.

– Сойдешь ты или нет? – Отец, стараясь перекричать шум бури, махал рукой кому-то во дворе.

Дочь подошла к нему, он вздрогнул и быстро повернул к ней свое взволнованное лицо.

– Сумасшедший мальчик хочет сломать себе шею, – сказал он сдавленным голосом, показывая на открытую галерею пакгауза.

Там, на деревянной балюстраде, стоял маленький Макс. Обвив рукой один из деревянных столбов, которые поддерживали выступающую далеко вперед крышу, он другой рукой выразительно жестикулировал, подставляя ее бурному ветру, и пел. В этом пении не было определенной мелодии, он издавал отдельные громкие звуки, которые постепенно замирали, заглушенные ветром. Казалось, он хотел помериться силой своих маленьких легких с мощным дыханием бури. Это и были те звуки органа, которые раздавались на лестнице.

Вероятно, он не слышал, что ему кричали из главного дома, потому как продолжал петь.

– Он не упадет, папа, – сказала, засмеявшись, Маргарита. – Я хорошо знаю, на что можно отважиться в этом возрасте. Балки на нашем чердаке могли бы кое-что рассказать и о моем акробатическом искусстве. И буря не может ничего ему сделать, он защищен от нее домом. Конечно, старой деревянной галерее доверять нельзя. – Она вынула носовой платок и принялась махать им из окна.

Этот сигнал был сразу же замечен мальчиком. Он замолчал и спрыгнул со своего высокого постамента, смущенный и испуганный, видимо, устыдившись, что его видели.

– У мальчугана не горло, а чистое золото, – сказала Маргарита, – но он не бережет его. В двадцать лет он не станет так безрассудно петь в бурю, будет беречь свое сокровище. Его ты никогда не залучишь в свою контору, папа, он будет великим певцом.

– Ты полагаешь? – Отец как-то странно, почти враждебно посмотрел на нее. – Не думаю, что он рожден для того, чтобы забавлять других.

Что случилось потом, не видели отскочившие от окна отец и дочь: им показалось, что ураган сейчас поднимет и снесет старый купеческий дом вместе со всем, что в нем живет и дышит. Затем последовал страшный треск, потрясающий шум разрушения и мгновенно настало затишье, словно злодей сам испугался своего преступления и не осмеливался коснуться непроницаемого серо-желтого облака, заполнившего двор.

Пакгауз! Да, именно над ним волновались, вздымаясь, клубы пыли. Как дикий зверь прыгнул коммерции советник мимо дочери на лестницу и стремглав бросился по ней вниз. Маргарита побежала за ним, но только во дворе ей удалось схватить его за руку. Онемев от ужаса, она не могла даже попросить, чтобы отец взял ее с собой.

– Ты не пойдешь, – сказал он повелительно, стряхивая ее руку со своей. – Или ты тоже хочешь быть раздавленной?

Маргарита со страхом смотрела, как отец пробирается между обломками.

Усилия его сопровождались криками из окон главного дома – теперь уже все обитатели бросились во двор: тетя Софи, вся прислуга и почти все конторские служащие.

Хозяин был в безопасности: никакой ураган не мог поколебать массивного свода ворот, под которым он скрылся, но ребенок, бедный мальчуган, вероятно, погиб под развалинами, раздавленный страшной тяжестью. Бэрбэ только что видела его на галерее из окна кухни.

Тетя Софи покрыла свои развевающиеся волосы платком и подобрала юбки. Молча, не обращая внимания на неистово бушующую бурю и все еще падающие куски черепицы и обломки дерева, она устремилась через двор к груде развалин, под которой должен был лежать бедный раздавленный мальчик, остальные последовали за ней.

Но почти в ту же минуту в открытой двери, ведущей из кухни на галерею, появился коммерции советник и закричал им, махнув рукой, чтобы они не приближались: «Назад, несчастья не случилось ни с кем!»

– Благодарение Богу! – Все лица посветлели. Что бы ни падало теперь с расшатанной крыши, не страшно – все поправят плотники и кровельщики. Можно было спокойно отправиться в вестибюль и спрятаться от бури.

– Ну вот, чуть не вышло беды, – сказала Бэрбэ, стирая фартуком пыль с лица. – Непонятно, как мальчик мог спастись, просто удивительно! Ведь до последней минуты он стоял на балюстраде! – Она недоверчиво покачала головой. – Ну, значит, так должно быть, и большое счастье, необыкновенное счастье, что не случилось такого ужаса. Это была бы страшная беда для нашего дома, такая, что, кажется, всю жизнь ее не забыть.

– Не говори глупостей, Бэрбэ! – прикрикнул на нее Рейнгольд, который все время оставался в вестибюле, так как боялся бури, словно своего злейшего врага. – Можно подумать, что опасности подвергался кто-то из нашего семейства. По-твоему, все Лампрехты должны были бы надеть траур, если бы случилось несчастье с мальчишкой живописца.