Александра Соколова - Царский каприз Страница 24

— А если нет? — задорно рассмеялся красивый князь Трубецкой, двоюродный брат молоденькой фрейлины Нелидовой.

— Если нет, так я нанесу тебе какое-нибудь оскорбление и вызову тебя к барьеру…

— Как? Ты же оскорбишь да ты же и к барьеру вызовешь?.. Это что за новые порядки?

— Господа, перестаньте вы! — крикнул Ржевский. — Я, ей Богу, готов подумать, что Трубецкой ровно ничего не знает и отлынивает от передачи сенсационной новости потому, что он соврал и новости ровно никакой нет и не было!

— Ну, это вы оставьте! — откликнулся Трубецкой. — Я только уж очень-очень ошеломить вас боюсь.

— Да ты не бойся, сделай одолжение!

— Так слушайте же!.. Третьего дня поздно вечером в маленький павильон Павловского парка была привезена под густым газовым вуалем…

— Почему газовым, а не тюлевым?

— Фендрик!.. Ей Богу, убью! — крикнул Тандрену Борегар.

— Ну, кто же, кто был привезен?

— А не кто иной, как графиня Гольберг! Сама графиня, во всем своем прибалтийском величии!..

— Какая Гольберг?.. Что ты городишь? Ната?

— Та самая… Знаменитая Ната… Прибыть они изволили вечером, а выбыть удостоили рано утром.

— Вот так фунт! — дурашливо ударил в ладоши Тандрен. — Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя… Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?..

— Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать.

— Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется…

— Да, с этой дешево не разделаешься!..

— Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она — с головы до ног немка, а самое главное — высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет… Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха…

— А что, она знаменитой Екатерине Ивановне — родня?

— Да, кажется, племянница какая-то.

— И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась.

— Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим «турбильоном».

Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю.

— Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! — покачал головой Борегар при этом сообщении.

Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду.

Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке.

От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени.

Эти-то наставления и побудили «молодого» несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав.

Молодая княгиня не смирилась, а только еще глубже ушла в себя и еще упорнее стала удаляться от общества.

Единственными спокойными и счастливыми минутами ее невеселой жизни были часы, которые она проводила у матери, в знакомом опустевшем уголке, в дружеской, откровенной беседе.

Правда, княгиня Софья Карловна не все говорила матери и не во все свои житейские невзгоды посвящала ее. Но чуткое и любящее материнское сердце без слов понимало горе горячо любимой дочери, и старая генеральша молчаливой лаской старалась если не утешить, то хоть приголубить измученную молодую душу.

Узнав от дочери о том, что Несвицкий даже вернулся к своим прежним порочным связям, оскорбленная мать застонала от боли. Мало было того, что жизнь ее дорогой, обожаемой дочери была разбита, мало того, что она на всю долгую жизнь была прикована к нелюбимому человеку, которого даже уважать не могла! — на долю ее Сони выпадало еще и унизительное соперничество: ей — светлой и чистой — открыто предпочитали продажную женщину, которую по первому капризу можно было и бросить, и опять взять, как вещь, как старую брошенную перчатку!..

Княгиня Софья Карловна испугалась того глубокого впечатления, какое произвели ее слова на мать. Она стала успокаивать ее и дала себе слово беречь ее от слишком сильных ощущений. И так уже старушка изменилась до неузнаваемости, и также быстро поседевшая голова все ниже и ниже опускалась на высохшую грудь.

Елена Августовна так и не была ни разу у дочери, да и вообще почти никуда не выезжала, ограничивая свои редкие выходы из дома довольно аккуратным посещением Казанского собора, где она перед иконой Богоматери изливала всю горечь своего разбитого сердца. Она чувствовала, что долго не проживет, и ее, любящую и заботливую, мучительно пугала перспектива того тяжелого одиночества, в каком останется после нее ее ненаглядная Соня.

Но своего тяжелого предчувствия она не сообщала дочери, а старалась, напротив, всячески подбодрить ее, заставить ее войти в жизнь и принять участие в той бессодержательной шумихе, которая называется «большим светом».

— Что делать, голубка моя! — ласково говорила Елена Августовна. — Не нами свет начался, не нами он и кончится, и, раз ты вступила на скользкий житейский путь, ты обязана и с его законами считаться… Вспомни, ведь ты прежде раньше сама любила и выехать, и потанцевать.

— Это давно было, мама, так давно, что я сама об этом позабыла! — с грустной улыбкой ответила княгиня. — С тех пор так много всего прошло!..

— И все среди общего круговорота вернулось на ту же прежнюю точку!.. Тогда, в ту эпоху, о которой я говорю и о которой ты и вспоминать не хочешь, ты увлекалась князем; теперь ты носишь его имя, открыто и смело идешь с ним рядом, и я не знаю, почему тебе иногда и не показаться с ним в обществе, не дать князю, как мужу, насладиться твоим успехом? Ты скажешь мне на это, что он — муж дурной, недостойный?.. Оглянись кругом, моя бедная птичка, и посмотри, много ли достойных и образцовых мужей ты найдешь и увидишь!.. Мне это горе только издали понятно. Лично я никогда не испытала его. Я была счастливой женой честного, безукоризненного мужа. Но многим ли судьба дала то, чем она наградила меня?.. Я была исключением из общего правила. Таких людей, как твой покойный отец, слишком мало. Послушайся меня, моя дорогая! Окунись немножко в светский водоворот, неглубоко, а лишь настолько, чтобы не запачкать в нем своих белых, лучезарных крыльев, и тебе самой если не отраднее, то хоть немножко легче станет!..