Альма-Мари Валери - Единорог и три короны Страница 25

Грубо схватив Камиллу за плечи, он силой усадил ее за стол решительно произнес:

— У меня нет времени выслушивать все эти глупости. Хватит ломаться! Ешьте!

Однако на сей раз она не собиралась подчиняться и, прежде чем Филипп успел остановить ее, смахнула на пол всю принесенную ей еду. Тарелки с грохотом разлетелись на мелкие кусочки.

— Хорошо, — сказал он сквозь зубы, силясь сохранить хладнокровие. — Если у вас нет аппетита, подождем ужина. А пока извольте лечь на постель. Я не намерен долго возиться с плаксивой жеманницей!

Схватив девушку за запястья, он бесцеремонно швырнул ее на кровать и взялся за цепи. Но она, столь покорная и молчаливая, словно бы взбесилась — кусалась, царапалась и вопила рыдающим голосом:

— Нет! Нет! Умоляю вас… Не трогайте меня… Выслушайте! Шевалье!

Филипп, придя в крайнее раздражение, потерял всякий контроль над собой. Она билась в его руках, будто фурия, оглушив его своими криками, и ему хотелось просто придушить ее. Внезапно девушка обмякла, и ее огромные глаза уставились на какую-то точку в середине комнаты.

— Посмотрите, — выдохнула она, — мыши… Они подохли!

Шевалье инстинктивно обернулся, думая, что на сей раз Камилла окончательно сошла с ума. И застыл в изумлении: в нескольких метрах от него возле разбитых тарелок и кусков пищи неподвижно лежали две мыши. Привыкнув хватать с пола любую крошку, зверьки устремились на пиршество, и яд поразил их почти мгновенно.

Опомнившись, Филипп выругался и бросился в коридор. Позвав стражников, он быстро выяснил, что обед принес новый помощник повара, лишь сегодня поступивший на службу. Приказав схватить негодяя, он заявил, что сам займется расследованием.

Вернувшись затем в камеру, он долго смотрел на Камиллу прищуренными глазами, словно желая проникнуть ей в душу. Столь долго сдерживаемое любопытство едва не прорвалось наружу потоком вопросов, но он заставил себя молчать, ибо не хотел поддаваться слабости. Ему нет никакого дела до этой девушки, и не имеет значения даже то, каким образом удалось ей узнать о готовящемся покушении. Он должен руководствоваться одним — приказом, полученным от короля.

— Вы оказались правы, — сказал он наконец. — Вас действительно пытались отравить… По не известной мне причине. Однако это не отразится на вашем положении и на строгих мерах надзора. Отныне я сам буду следить, чтобы подобных происшествий более не случалось. Что до преступника, то обещаю вам: мы развяжем ему язык прежде, чем его вздернут на виселицу. — Он приковал Камиллу к кровати цепями — та не оказала сопротивления. На пороге он обернулся и добавил: — Возможно, именно вы и довели до преступления этого беднягу! Наверное, он хотел расквитаться с вами за какую-нибудь пакость… Меня бы это не удивило!

Этими словами Филипп хотел преуменьшить важность случившегося и успокоить молодую женщину. Но Камилла пребывала в таком ужасе, что почти не слушала. Ее преследовала ужасная картина — дохлые мыши среди тарелок и разбросанной еды! Если бы не верные друзья, она вполне могла бы оказаться на их месте!

Она не ведала страха, встречаясь с врагом лицом к лицу, с оружием в руках. Но сейчас ее окружали коварные, безжалостные враги, против которых она была беспомощна, — именно это обстоятельство приводило ее в ужас. И вдобавок ко всему она была прикована к кровати, лишенная способности защищаться.

Нужно бежать — бежать во что бы то ни стало, пусть даже с риском для жизни! В конце концов, лучше погибнуть самой, чем в страхе поджидать убийцу.

Она ждала вечера в лихорадочном нетерпении, спрашивая себя, хватит ли у нее сил решиться и осуществить смелый до безрассудства план. Но выбора не было — она должна это сделать!

Когда д’Амбремон, как обычно, зашел за ней, чтобы отвести на вершину башни, она посмотрела на него невидящим взором и двинулась вперед, будто автомат. Он поразился призрачной бледности ее лица, но приписал это пережитому волнению — все-таки она побывала на краю могилы, что не могло не повлиять даже на такую бесстрашную амазонку, как Камилла.

Поднявшись на башню, девушка прежде всего отыскала взглядом своих друзей — их нужно предупредить о том, что она задумала. Жестом подан им сигнал и не дожидаясь ответа, она повернулась к шевалье и устремила на него долгий взор. Сердце у нее мучительно сжалось. Быть может, через несколько секунд она погибнет — так пусть же воспоминание об этом красивом лице будет последним в ее жизни!

Ей хотелось поговорить с ним, проститься… Сказать то, что невозможно произнести! Она подошла к нему совсем близко, почти коснувшись его, и прошептала дрожащим от волнения голосом:

— Сударь, я знаю, что виновата перед вами…

Ее огромные голубые глаза, казалось, молили о снисхождении. Сохраняя бесстрастное выражение лица, он ждал, заинтригованный этим тоном и пристальным взглядом. А она продолжала:

— Я причинила вам много неприятностей, ранила вас в плечо. Из-за меня вы провели много часов в этой крепости, хотя у вас, конечно, масса развлечений в других местах. Но вы должны знать, что я не держу на вас зла и ничего дурного сделать не хотела. Обстоятельства вынудили меня поступать именно так, а не иначе. Возможно, сложись все не столь драматически, мы могли бы стать друзьями… Пока же я прошу вас простить меня!

Донельзя изумленный этой торжественной декларацией, Филипп даже и не подумал прервать монолог Камиллы какой-нибудь иронической репликой. Она была невыразимо прекрасна в эти минуты, и у Филиппа защемило сердце при мысли, что этому хрупкому грациозному созданию угрожает опасность. Он хотел спросить ее, зачем она завела такие странные речи, но не смог вымолвить ни слова, ибо был слишком взволнован и предпринимал отчаянные усилия, чтобы это скрыть. С невыразимой тревогой он следил за ней, а она медленно подошла к зубцам стены и, склонившись вниз, испуганно вскрикнула:

— Господи, как же здесь высоко!

— Черт возьми, не надо глазеть вниз, если у вас кружится голова! — бросил он, силясь утаить смятение за грубостью тона.

Он не успел еще закончить фразу, как увидел, что Камилла вскочила на парапет и бросилась вниз, в пустоту!

Словно безумный, он устремился за ней и, похолодев от ужаса, понял, что она упала в черные воды рва. Задыхаясь, он всматривался вниз в тщетной надежде, что девушка вынырнет. Но она не показывалась — конечно, утонула, оглушенная падением с такой высоты!

В отчаянии молодой дворянин отпрянул от стены. Во рту у него пересохло, в глазах помутилось. Он не мог поверить в то, что случилось на его глазах, и одновременно проклинал себя. Его переполняло чувство вины, как если он сам собственными руками столкнул Камиллу в пропасть. Своей жестокостью и упрямством он довел молодую женщину до крайности. Она взывала к нему о помощи, говорила, что в нем ее последняя надежда, а он отверг ее мольбы и радовался ее унижению!