Сергей Степанов - Царская невеста. Любовь первого Романова Страница 25

Желябужский назвал себя и коротко сказал по-русски, что везет грамоту для панов Литовской Рады.

– Берусь угадать, что в той грамоте! – с воодушевлением воскликнул седовласый кавалер. – Изъявление покорности законному повелителю Московского государства королевичу Владиславу?

– Радные паны сами прочтут, что в той грамоте, – уклончиво ответил Желябужский.

– Тогда вперед, путь неблизкий, – скомандовал мальтийский рыцарь.

Марья из опасения, что поляки узнают в ней девицу, закуталась в епанчу. Полякам сказали, что с послом едет племянник, захворавший в дороге. Мальтийский рыцарь поначалу держался надменно, но скоро отбросил гонор. Блестящие латы, красную мантию и шкуру леопарда он снял на следующий день и в обычном платье показался Марье похожим на дядю. Только седая борода у поляка была подстрижена короче, а еще бросался в глаза восьмиконечный крест на груди.

– Сие есть грандкруц, – шепотом разъяснил всезнающий Сукин. – Он монах латинской веры, а грандкруц дается первым людям под гроссмейстером ордена. Золотые шпоры он носит в знак того, что попирает злато ногами. Только, думаю, не иначе как от гордыни все это, а гореть ему в аду, яко всем еретикам.

Подьячего бесило, что мальтийский кавалер почти не разговаривал с ним, презрительно цедя слова сквозь седые усы. А вот с дядей у Новодворского нашлось много общего. Они беседовали на польском языке, знакомом Желябужскому, а подьячий, навострив свои костяные уши, подслушивал их разговоры. Кавалер рассказывал, как ездил послом к турецкому султану, и с любопытством расспрашивал Желябужского, как тому жилось при дворе персидского шаха. Дядя отвечал с обычной осторожность, но заметно было, что беседы с мальтийским кавалером ему по сердцу. Однажды, когда подьячий по обыкновению бранил кавалера, Желябужский примирительно заметил:

– Верно, что кавалер принес много беды своим искусством взрывать стены крепостей, чему научился во Французской стороне. Но воин он храбрый. Годами немолод, а в бой поспешает впереди всех.

Через несколько дней посольство подъехало к Смоленску. Все в городе напоминало о многомесячной осаде. Поляки много месяцев пускали огненные гранаты, именуемые бонбы, а русские чинили жестокое упорство и отбивали вражеские приступы. Рвы были усеяны обгоревшими обломками, около одной из башен над Днепром зиял громадный провал. Русские помрачнели при виде городских развалин. Кавалер Новодворский рассказывал:

– Двадцать два месяца мы осаждали Смоленск, а ведь некоторые горячие головы уверяли его величество короля, что возьмут город с ходу. Помню, на военном совете какой-то шотландский полковник говорил с презрением, что Смоленск – это зверинец, а не крепость. Лишь опытные литовские воеводы пытались предостеречь короля, что русские недаром снискали славу упорнейших в целом свете защитников крепостей.

Действительно, оставалось лишь удивляться самонадеянности поляков, рассчитывавших на легкую победу. Смоленск опоясывала мощная стена с тридцатью восемью башнями. Основания башен были заложены глубоко в земле, что затрудняло подкопы. Пушки стояли в четыре яруса – верхнего боя, верхнего среднего, среднего и подошвенного. Подходы к воротами были прикрыты срубами, наполненными землей. Кавалер Новодворский знал об этом не понаслышке.

– Хитро придумана фортеция, – с одобрением отзывался он. – Подобраться к воротам можно только через извилистый и узкий проход между срубами. В тот день, когда его величество назначил генеральный штурм, пан Вайгер, староста Пуцкий, не сумел пробиться через Копытицкие ворота. Мне же молитвами Матки Бозки Ченхостовской удалось привинтить две петарды к Авраамиевским воротам и взорвать их. Но королевские трубачи, которые должны были возвестить о начале генерального штурма, не смогли пройти за мной по узкому закоулку, который простреливался из пушек. Пехота, не слыша сигнала трубачей, решила, что дело не удалось, и отступила от ворот.

Глядя на полуразрушенные стены, Новодворский рассказывал, что после первого неудачного штурма полякам пришлось перейти к правильной осаде. С большими трудами подвезли осадные орудия, без которых поначалу надеялись обойтись. Долго обстреливали город и наконец сумели проделать брешь в стене. Кавалер вызвался пойти на разведку, но когда он с небольшим отрядом добровольцев пробился к пролому, то увидел, что русские успели насыпать ров в два копья высотой. Поляки подвели под стены минный подкоп, но русские прорыли встречный ход, установили под землей пушку и расстреляли поляков. Так и шла эта удивительная подземная война, пока полякам не помогло предательство.

– Один из перебежчиков указал слабое место в стене. Я тайно переправился через Днепр, заложил петарду в водосток. В полночь пан кастелян Каменецкий приступил со своей стороны к стене. Он сам зажег петарду. Образовался большой пролом, открывший довольно удобный вход в крепость, посредством коего вошел маршал Великого княжества Литовского с войском. Москвитяне были побеждены. Таким образом, Смоленск, утраченный при короле Сигизмунде Втором, был завоеван обратно Сигизмундом Третьим.

Мальтийский кавалер приложил руку к груди и воскликнул:

– Виват, Сигизмунду Третьему, Божьей милостью королю Польскому, великому князю Литовскому, Русскому, Прусскому, Жмудскому, Мазовецкому, Киевскому, Волынскому, Подольскому, Подляшскому, Лифляндскому, Эстляндскому и других, наследному королю Шведскому, Готтскому, Вандальскому и прочее и прочее…

Подьячий не выдержал:

– У вас, поляков, каждый пан сам себе король.

– Да, у нас самый бедный шляхтич равен королю, – отозвался рыцарь. – Без согласия шляхты король ничего предпринять не может. На то есть законы и обычаи Речи Посполитой. К нашему рыцарскому духу еще бы такой порядок и послушание, как в ордене на Мальте, не было бы державы сильнее Речи Посполитой!

Подьячий открыл было рот, чтобы возразить, но тут возок вывернул к Соборной горке. На вершине чернели развалины церкви. От храма остались две покосившиеся стены, все остальное было разметано чудовищным взрывом. В последние минуты осады, когда польская конница и немецкая пехота ворвались в город и стали рубить церковные двери, посадский человек именем Андрей Беляницын вбежал в подземелье под храмом, где хранился весь пушечный запас, и подпалил бочки с порохом. Невероятный силы взрыв поднял на воздух церковь.

– Безумство! – сокрушался Новодворский. – Я наблюдал такое лишь у фанатиков-мусульман, с коими сражался в Греции. Христианский рыцарь храбро выполняет свой долг, но когда все возможности исчерпаны, благоразумно сдается на милость победителя. Хвалю воеводу Шеина. Он упорно защищал Смоленск, но не стал лишать себя жизни.