Патриция Грассо - Гарем Страница 25

Эстер оторвала голову от подушки, села и с укоризной взглянула на мужчину, посмевшего нарушить ее сон.

— Рабы не ложатся спать по своей воле. Они должны бодрствовать и быть наготове ублажить господина по малейшему знаку, а засыпать лишь по его повелению.

Халид предвидел, какую реакцию вызовут его слова у Эстер, но он должен был произнести эту тираду.

— По знаку и повелению? — со скрытой насмешкой переспросила Эстер, вскочив с постели и вытянувшись перед ним в струнку.

Халид поморщился. Новая вспышка неповиновения с ее стороны раздражала его.

— Десять тысяч извинений, мой бог и господин! — ехидствовала Эстер. — Ты видишь пред собой послушнейшую из рабынь.

— Раз так, ты прощена.

Чтобы скрыть вскипевший в нем гнев, Халид подошел к ее сундуку и занялся осмотром его содержимого. Небрежно переворошив сложенные там наряды, он выбрал шелковую светло-зеленую тунику и бросил ее на кровать.

— Ты должна вымыться и переодеться. И ты и наряды твои пахнут дурно. — Халид демонстративно поморщился.

— Кому какое дело, как я пахну и в какое рубище одета? Заставь меня еще больше трудиться, и я провоняю потом весь твой шатер. Граф де Белью купит мне новый гардероб, а тебе достанутся эти грязные тряпки.

Если Эстер надеялась, что таким оскорблением поразит турка в самое сердце, то она просчиталась.

Принц Халид-бек лишь слегка повел бровями.

— Ты уже никогда не встретишься с графом и не представишь ему счет за причиненные тебе убытки. И не задавай вопросов. То, что решил господин, — для рабыни высший закон.

Некоторое время они хранили молчание, глядя в упор друг на друга.

— Ну? — Эстер, к сожалению своему, первая не вынесла этой игры в «гляделки». Ее тонкие брови сошлись на переносице.

— Что «ну»? — Халид догадывался, о чем она просит, но решил продолжать игру.

— Могу ли я переодеться без посторонних глаз?

— Хозяин для рабыни не посторонний.

Спорить с этим чудовищем было бесполезно. Эстер, посчитав, что если ее глаза не будут обращены в сторону мужчины, то этим приличия будут соблюдены, отвернулась и скинула с себя пропотевшую одежду.

Созерцание обнаженной девичьей фигуры возбудило в турке желание. Напряжение, возникшее в паху, подтверждало, что момент вступления в райское блаженство близок.

Но соблазнительное видение исчезло, когда Эстер накинула зеленое платье, но сменилось зрелищем не менее пленительным.

Она, уже одетая, повернулась к нему лицом. Покров из тонкой ткани еще больше разжигал в нем вожделение, и голубые глаза Халида засверкали так же ярко, как море в солнечном полуденном свете — то самое ласковое Мраморное море, что простиралось за пределами сумрачного шатра.

Эстер догадывалась, что пробудила в душе турка чувства, о которых сама она не имела представления. Лишь инстинкт, унаследованный любой девицей от общей прародительницы Евы, мог подсказать ей правильную линию поведения.

Халид поднес руку к ее щеке, желая потрогать бархатистую кожу. В его движении не было никакой угрозы, но она опасалась его, может быть, в силу неопытности, и поэтому отпрянула, как норовистая кобылица, и едва не пустила в ход кулачки.

Халид отступил. Он понял, что если сейчас дотронется до нее, то уже не остановится и любой ценой сломит ее сопротивление.

Он отвернулся и крикнул, излишне напрягая голос:

— Абдулла!

Незачем было звать Абдуллу так громко. Верный слуга находился поблизости, отделенный лишь ковровым пологом от спальни господина.

— Абдулла, проводи рабыню к очагу и пусть она приготовит ужин.

Абдулла вытаращил глаза, а Эстер возразила:

— Я не умею готовить.

— Научишься. И пусть она готовит собственноручно, без посторонней помощи. Ты понял меня, Абдулла?

— Я испорчу продукты или перепорчу их так, что язык твой сгорит! — пообещала Эстер. — Дай мне кого-нибудь в помощь.

— Любая турчанка способна готовить мужу пищу. А простаку, каким ты меня считаешь сойдет любая еда.

— Ты еще пожалеешь об этом, — заявила Эстер на прощание, когда ее, в накинутой на лицо чадре, уводили из шатра.

Избавившись от пленницы, Халид удобно устроился на подушках и улетел мыслями в небеса. Он ждал, когда Эстер принесет ему на подносе кушанья. В полудреме ему являлись поверженные враги и райские гурии с бедрами, грудью и улыбкой соблазнительной англичанки.

Наконец в шатер вернулась чумазая Эстер с тяжелым подносом. Абдулла следовал за ней по пятам.

Эстер водрузила поднос на стол, еще недавно ею же опрокинутый, а потом с большими усилиями возвращенный на место. Халид поморщился от одного уже запаха внесенных кушаний, а вид их привел его — знающего толк в еде — в ужас.

Мясо подгорело с краев, а в середине оставалось сырым, артишоки тонули в крепком уксусе, а разваренный, слипшийся рис выглядел совершенно несъедобным.

Эстер не совершила это кощунство нарочно. Наоборот, она испытывала гордость, впервые что-то состряпав собственноручно. Она искренне надеялась, что Халид-бек по достоинству оценит ее первый кулинарный опыт.

Сдержав первый порыв сбросить это, оскорбляющее вкус и обоняние месиво, со стола на

многострадальный ковер, Халид углубился в размышления. Пища, на вид такая отвратительная, могла на вкус оказаться съедобной.

Он отрезал и заставил себя пожевать крохотный кусочек мяса. Проклятие! Оно по краям превратилось в угли, а внутри было совсем сырым. Халид не смог прожевать кусочек английского ростбифа с кровью и выплюнул его.

— Овца, которую ты подала, по-моему, еще блеет, — сказал он.

Эстер была уязвлена. Она приложила столько стараний, а в награду получила лишь словесную пощечину.

Халид испробовал кашицы, в которую Эстер превратила рис.

— Переварен, — холодно отметил принц. Эстер хранила молчание, но под внешним безразличием в ней росла злоба. Халид с сомнением поглядел на артишоки. Их-то испортить было невозможно. Чтобы пощадить ее уязвленную гордость, хотя бы артишокам следовало отдать должное.

Халид решительно вонзил зубы в артишок. Тотчас лицо его скривилось, и он зашелся в приступе кашля. От уксуса, пропитавшего злосчастный овощ, на глазах у него выступили слезы.

Халид схватил кубок с розовой водой и принялся с жадностью пить, чтобы загасить пожар, полыхавший во рту. Ему пришлось долго откашливаться и вытирать небо, зубы и язык смоченным в холодной воде полотенцем.

— Ты хотела отравить меня?

— Разумеется, нет, хотя подобная идея и приходила мне на ум, — произнесла Эстер со смиренным видом. — Я говорила, что не умею готовить, но ты мне не поверил.

— Единственный раз ты сказала правду, — вздохнул Халид. — Спасибо уже за это. Зря я понадеялся, что ты обладаешь хоть каким-то талантом. Оказывается, ты никчемное создание — голова твоя пуста, а руки не приспособлены ни к чему и болтаются просто так.