Джулия Лэндон - Прекрасный незнакомец Страница 25

— Я решила, что это Бог, а не вы, — призналась она.

Ответом ей было изумленное молчание и взгляд, пронзивший ее сердце, прежде чем, потрясенный, он смог прошептать:

— Я не Бог. Просто человек. — И он медленно склонился к ее губам.

Неожиданное мягкое прикосновение его губ парализовало ее, потом взорвалось у нее в сердце, разом вернув ее к жизни. Ощущение это было таким удивительным, таким нежным, что ее тело прореагировало само, растворилось в нем, и она припала к теплу его губ.

Стон прозвучал где-то глубоко в груди Артура, и внезапно его руки обхватили ее, прижали к себе, и он впился в ее губы. Керри забыла про дождь, забыла про реку, забыла обо всем — она приоткрыла рот и почувствовала, как его язык смело вторгся внутрь, сплелся с ее языком, прошелся по ее зубам, вызвав в ней неведомые прежде эмоции.

— О Боже… Керри, — шептал он ей в ухо.

А потом внезапно все кончилось, словно ее грубо пробудили от сна. Его руки скользнули вверх по ее рукам, он нашел ее запястья, оторвал ее руки от своей шеи и крепко прижал их к ее груди.

— Хватит, — хрипло сказал он и, закрыв глаза, прижался лбом к ее лбу, задыхаясь так же, как задыхалась она. Потом он поднял голову и нежно погладил ее по щеке. — Нам нужно где-то укрыться, иначе вы простудитесь насмерть.

Потрясенная близким соприкосновением со смертью, ошеломленная грубой реальностью его поцелуев, Керри ничего не ответила, опасаясь, что если она заговорит, то он догадается о ее тайном желании. Артур поднял ее с земли, крепко взял за руку, и Керри пошла рядом с ним, спотыкаясь, не думая ни об отдаленных раскатах грома, ни о реке, с ревом бегущей рядом, равнодушная ко всему, кроме тепла его руки, утешения и безопасности, исходящей от нее, и желания ощутить эту руку на своем теле.

Артур отыскал некое подобие навеса, где река прорыла под берегом промоину, а ветки деревьев почти не пропускали дождя. Там как раз хватало места, чтобы спрятаться двоим. Он помог ей снять такое количество мокрой одежды, которое позволяло не выходить за рамки приличий, потом разделся сам.

Керри молча опустилась на землю, в смятении от поцелуя, который пробудил в ней какие-то давно спящие чувства. Это пробуждение казалось последней соломинкой — вся тяжесть ее жизни, отчаяние и страхи, надежды и беды обрушились на нее, и она опять не сумела сдержать слезы. Она попыталась удержать их остатками воли, но внезапно ее поглотило и захлестнуло смертельное отчаяние.

— Прошу прощения, — жалобно пролепетала она, смущенная тем, что не могла остановиться.

Артур ничего не ответил; он опустился рядом с ней на землю, молча обнял ее за плечи, положил ее голову себе на грудь и принялся поглаживать по спине долгими успокаивающими движениями. Керри плакала, пока не выплакалась до конца. Последнее, что она слышала, перед тем как уснуть, — ровное биение его сердца у себя под щекой.

Господи, да что же он такое делает?

Что за безумие охватило его, какая чудовищная глупость втемяшилась ему в голову? Артур смотрел на спящую рядом с ним женщину, на блестящую путаницу локонов, темными спиральными лентами обвившихся вокруг ее лица. Ее ресницы, густые и черные, были мокры от слез, кожа на щеках цветом напоминала опал. Хорошенькая вдовушка…

Но ведь она вдова бедного фермера, который легкомысленно обосновался в крохотной долине на краю дикого шотландского нагорья!

Артур отвел глаза и уставился в черное небо, нависшее над такими же черными горами.

Что же, Господи, что он такое делает? Какие силы вмешались в его жизнь, заставив оказаться здесь, в безлюдном краю, в неожиданном качестве защитника хорошенькой молодой вдовы, потерявшей дорогу к дому? Защитник. Но разве он может вывести ее из этой пустыни? И как он умудрился угодить в эту пустыню вместе с ней? Проклятие, ведь он понятия не имеет, что им теперь делать!

Только идти. Да, идти дальше, и тогда они, в конце концов, либо вообще исчезнут с лица земли, либо встретят какие-нибудь признаки цивилизации.

Он снова посмотрел на нее. Господи, эти губы! Он ведь хотел всего лишь утешить ее, хотел лишь один раз ее поцеловать.

Верно.

Но что еще хуже — она отвечала ему с такой страстью, с таким невероятным желанием, что при одном воспоминании об этом его охватывало возбуждение.

Он должен честно признаться себе, что эта женщина увлекла его задолго до поцелуя, набросила на него петлю, как только отправилась на поиски реки Тей. Она была бесстыдна и ранима, смела и робка одновременно. Ее жизненные трудности, каковы бы они ни были, придали ее глазам решительный блеск, который мгновенно сменился восторженным сиянием, как только она заговорила о Гленбейдене, о Большом Ангусе, о Мэй и Томасе. Она прошла много миль, она упала в реку, она целовала его с яростной страстью, очевидно, давно тлевшей под этим черным бомбазином, а потом плакала, пока не уснула, как маленький обиженный ребенок.

Господи, она его измучила!

Он очарован ею.

Он очарован женщиной, которая никогда не будет ему принадлежать. Он приехал в Шотландию ради Филиппа, а не ради того, чтобы пасть жертвой таких ненадежных чувств. Конечно, он проводит ее до дому, искренне пожелает ей счастья, а затем навсегда выбросит ее из головы. Он уладит дела Филиппа и вернется в свою жизнь в Англии, где женщин вроде Керри Маккиннон просто не существует. Возможно, он и держит в руке некую шотландскую звезду, но все это скоро закончится.

Выбора у него нет. Она очаровала его, оживила его мертвое сердце, и в глубине души он прекрасно сознавал это.

Почувствовав солнце на щеке, Керри открыла глаза. Голова страшно болела, руки и ноги закоченели. Тошнотворный запах самшита и мокрой одежды вызвал у нее дурноту, и она, закрыв рукой глаза от солнца, застонала, оттого что все тело ее пронзила боль. Никогда в жизни ей не было так плохо.

— Осмелюсь заметить, я не встречал человека, который спал бы таким крепким сном, как вы, миссис Маккиннон.

Ой, нет. Керри глянула из-под руки на грязные поцарапанные сапоги, стоявшие рядом с ее лицом. Немного передвинув руку, она глянула выше, на испачканные панталоны, покрытый пятнами шелковый жилет, полочки которого развевались на утреннем ветерке, и на то, что было когда-то шелковой белой рубашкой. Рубашка была расстегнута у горла. Она заморгала, попыталась сосредоточиться на красивом лице, покрытом двухдневной щетиной, но внезапно вспомнила о своем отвратительном поведении вчера вечером и снова быстро закрыла лицо.

А он присел на корточки и отвел ее руку в сторону.

— Неужели вы решили проспать целый день?

— Вот еще! — раздраженно буркнула она и приподнялась на локтях, пропустив мимо ушей его фырканье. — Сколько сейчас времени?