Марина Фиорато - Венецианский контракт Страница 25

Так холодно ей ещё никогда не было, но она продолжала жаться спиной к острым выступам. Дважды за это время она слышала, как мимо проходили жители этого острова, и в щель между камнями увидела двух толстых прачек, которые держали свои корзины над головой, прикрываясь от дождя, а позже – рыбака с собакой. Фейра замерла, когда песик вбежал прямо в сторожку и даже обнюхал неподвижную ногу Тимурхана; она прогнала собаку и та помчалась догонять хозяина, услышав его свист. Сквозь полуразрушенную стену до неё донёсся запах рыбы, напомнив ей рыбный рынок в Балик Пазари. Когда рыбак проходил мимо, она заметила в щелочке между камнями серебристые чешуйки рыбин, блестевшие в сумерках, которых он закинул на плечо. В животе заурчало. Она могла бы съесть рыбин живыми – с глазами, внутренностями, костями и всем остальным.

С наступлением ночи она поняла – Такат Тюран не вернется.

Она поднялась – в такой темноте её вряд ли кто-нибудь увидит, и направилась через древние развалины на другой берег острова. Она взглянула на луну, а затем на хрустальное кольцо на своем пальце. Миниатюрный вороной конь оказался выше остальных, и она повернула кольцо, чтобы он был внизу, – тогда появился рыжий конь. Она не смогла остановить вороного коня и теперь уже никогда не найдет человека по имени Суббота, не дойдет до дома с золотым циркулем на двери, не встретится с дожем, который – невероятно! – приходился ей двоюродным дедушкой. Все это походило на восточную легенду, столь же древнюю, сколь и невероятную.

Она наблюдала за странным городом, лежащим по ту сторону воды, – окна зажигались одно за другим, мерцая, словно звезды на небе. Она знала, что пока люди зажигают свет, готовясь ко сну, где-то в этих домах муж заметит лихорадочный румянец на лице жены, а мать почувствует горячую щечку своего сына, целуя его перед сном, и рассвет принесет с собой ужас чумы.

Часть 2

Человек-птица

Глава 12

В то утро доктор Аннибал Касон решил одеться с особой тщательностью.

Недавно назначенный врачом округа Мираколи в своей родной Венеции, он получил вместе с новым статусом слугу, который одевал его. Аннибалу было всё ещё непривычно, что его одевали, как младенца, и он не мог стоять спокойно, дергался и вертелся, заново завязывал и застегивал одежду, не давая слуге закончить работу. Наконец, он отпустил слугу и остался один перед мурановским зеркалом[2], в котором отражался во весь рост. Сегодня его наряд был не просто символом статуса – ему предстояло выполнить ту функцию, ради которой он и создавался. Это была медицинская одежда, и он хотел надеть её сам, ведь она могла спасти ему жизнь.

Поверх обычной одежды он натянул длинные брюки из мягкой кожи, наподобие тех, которые носили рыбаки в лагуне, но эти защищали не от морской воды, а от ядовитых жидкостей, спасая ноги и область паха от заражения.

Затем Аннибал накинул на плечи длинный черный плащ, торжественно взмахнув им перед зеркалом. Он туго завязал его на шее и поправил длинные кудри, в беспорядке падавшие на затылок. Он специально не стриг волосы: его учителя в Падуе советовали максимально защищать открытые участки кожи, находясь в инфицированных районах, потому что болезнь передается по воздуху. Он поднял высокий ворот плаща, чтобы полностью закрыть шею и горло одеждой и волосами. Плащ, доходивший до пят, был смазан бараньим жиром, который не пропускал заразу. Ночью плащ обрабатывался дымом можжевельника.

Затем настала очередь символа его ремесла – уродливой маски, которая должна была скрывать приятные черты лица. Он учился семь лет, чтобы получить право носить это ужасающее изобретение в виде птичьего клюва. Аннибал знал, что форма маски основывалась на старинном представлении о том, что болезнь переносят птицы. Считалось, что врач, надев птичью маску, может отвадить инфекцию от пациента и перенести её на свою одежду. Аннибал усмехнулся под маской подобному невежеству, которому давно уже не было места в Падуе, вдохнув при этом крепкий запах корицы и поташа, которыми был набит его нос. Клюв маски был заполнен травами с резким ароматом, чтобы пересилить миазмы и смягчить запах трупов, слюны, лопнувших бубонов и других радостей, которые ждали его сегодня. Красные стеклянные глаза на маске, как предполагалось, защищали человека от зла.

Наконец, Аннибал надел характерную черную шляпу с широкими полями и поправил её так, чтобы она покрывала белый выпуклый лоб маски. Он не боялся заразиться сам, но если он заболеет, то уже не сможет лечить, а Аннибал не собирался останавливаться, не успев толком начать.

Прежде чем отойти от зеркала, он взял деревянную трость, стоявшую возле стены. Этой тростью он указывал близким пациента, что нужно делать. Кроме того, в инфицированных районах врач мог ею очертить вокруг себя круг, в который никто не смеет вступить. Аннибал взмахнул тростью, как рапирой, красуясь перед зеркалом. Но отражение не убедило его. Весь этот наряд казался слишком безупречным и новым – как с иголочки.

На мгновенье он увидел себя со стороны: для жителей города он – предвестник смерти. Кроме того, одежда чумного доктора призвана напугать и остеречь прохожих, сообщая им о случившейся беде. Особенно зловещей казалась маска с клювом.

Даже в обычные дни он рад был носить маску, потому что она скрывала его на удивление красивые черты лица. Аннибал смотрел на себя, как и на все остальное, глазами ученого – как на образец из пробирки на медицинском факультете в университете Падуи. Из четырех кошек, томившихся в банке, он с легкостью определял, у которой самые острые зубы или самая поджарая спина, или самые длинные лапы. Он знал, что как представитель вида являет собой прекрасный пример homo sapiens – высокий для венецианца, подтянутый, мускулистый, с длинными ногами и копной темных волос. Но его собственное лицо оставалось для него загадкой. У него были правильные черты, но ему они казались ничем не примечательными – темные глаза и изогнутые брови, прямой нос с изящными ноздрями и полные губы. Однако они обладали странной, непостижимой для него силой, которая действовала на женщин совсем не так, как ему хотелось. Аннибал любил порядок, но поскольку не мог контролировать обаяние собственного лица, то предпочитал прятать его.

По правде говоря, даже без всякой маски Аннибал решил создать себе образ грубого, бесцеремонного, гордого, высокомерного человека лишь для того, чтобы держать женщин – и некоторых мужчин – на расстоянии. Когда он говорил, в его голосе звучало плохо скрываемое раздражение; он не выносил дураков и считался вспыльчивым.