Нора Лофтс - Телец для Венеры Страница 26

– Я говорю тебе то, о чем не собиралась никому рассказывать, в надежде вернуть тебе разум. Даже если ты готов загубить все, ради чего я трудилась, и разрушить свою жизнь, ты не можешь вернуться на ферму, потому что она тебе не принадлежит. И ты не можешь становиться на пути Сэма. Есть и другая причина, по которой я тебе это говорю. Пойми, любовь сводит людей с ума. Меня было некому научить уму-разуму, вот я и вываляла свою жизнь в грязи из-за… любви. – Последнее слово она произнесла с подчеркнутым презрением.

– Правда, тогда обезумела не я одна. Ну ничего, это послужило мне хорошим лекарством на всю жизнь. – В ее голосе слышалась горькая усмешка. Она вновь положила руку на плечо Хамфри, на этот раз мягко и нежно.

– Конечно, для тебя большое потрясение узнать, что ты не сын Джозайи, но не принимай это близко к сердцу. Лучше подумай об остальных моих словах – вернись к своей работе и оставь девушку в покое, даже если она от тебя без ума. Пусть идет своей дорогой, а ты делай то, что я наметила для тебя, когда ты еще лежал в колыбели.

В голове у Хамфри мелькали бессвязные мысли. Боже праведный, он незаконнорожденный! Его последняя надежда на переезд Летти в Слипшу рассыпалась в прах. Здравый смысл подсказывал, что советы Хейгар были результатом ее жизненного опыта… Он был потрясен: казалось бы, ничем не примечательная женщина все эти годы хранила свою тайну… Его переполняло горькое чувство стыда за себя, ибо слова матери пронизывал свет великой и самоотверженной любви…

Хамфри казалось, будто Хейгар, сообщив ему правду, сорвала одежду с себя и с него. Его теперешние ощущения походили на стыд перед наготой – ему хотелось убежать и спрятаться где-нибудь. Но он не мог даже отвернуться от матери, так как ее рука все еще лежала на его плече, а серые глаза смотрели на него серьезно и нежно, без тени смущения, которое испытывал он сам. Неуклюже, ибо это был его первый жест ласки, Хамфри прижал к своему телу руку матери и, хотя его язык едва ворочался, произнес:

– Твои слова дали мне пищу для размышлений, мама. Обещаю тебе как следует все обдумать и не поступать опрометчиво. – Но даже в этот момент он не мог отбросить мысли о Летти.

– Что касается твоей истории… Мне неловко заставлять тебя говорить об этом, но я хотел бы знать… кто он.

– Твой отец? Нет причин скрывать это от тебя. Его звали Генри Экройд. Я была горничной в их доме. Сейчас они живут где-то на юге, и это хорошо, потому что ты – вылитый отец. Если бы они не переехали, кто-нибудь непременно это заметил бы.

Веселье в ее голосе звучало почти шокирующе.

– И… что произошло?

– С нами? Однажды летом он вернулся из армии, и мы сошли с ума, как обычно случается с людьми от любви. Потом его полк отправили в Вест-Индию, а я сразу же вышла замуж за Джозайю. Он много раз просил меня об этом.

Хейгар говорила спокойно и равнодушно, словно все это происходило не с ней, а с какой-то незнакомой женщиной. И в самом деле, веселая влюбленная девушка, тайком бегавшая на свидания к любовнику в летних сумерках, умерла более двадцати лет назад. Она закрыла для себя даже мысленный путь назад, не желая, чтобы чувства и воспоминания ослабляли ее дух. В противном случае она могла бы ощупью найти дорогу в прошлое, снова ощутить себя молодой и влюбленной и под влиянием воспоминаний о вечере, когда поля благоухали свежим сеном, в оврагах буйно цвела таволга, а ветви деревьев смыкались над любовниками темным прохладным сводом, и говорить с сыном более ласково и менее разумно. Но летний прилив схлынул, и скалы были голыми. Хейгар сказала Хамфри то, что считала непреложной истиной: любовь быстро проходит, а страсть легко утоляется. Она поведала сыну о своей глупости, чтобы уберечь его от собственных ошибок. Больше сказать было нечего, и они молча шли через поле. На полпути к дому Хейгар высвободила руку, повинуясь двадцатилетней привычке. На следующее утро, когда Хамфри собирался скакать верхом назад, в Бери, она улучила момент и сунула ему две гинеи вместо обычной одной. Хамфри смотрел на монеты, думая, что теперь может легко расплатиться с Плантом, и интересуясь причиной материнской щедрости. Свидетельство ли это раскаяния матери? Если да, то в чем? В том, что заставила его ощущать себя ублюдком, или в том, что отказала Летти в доме? Скача по знакомой дороге, Хамфри удивлялся, что именно теперь, зная о прошлой слабости и нынешней черствости матери, он впервые в жизни испытывал к ней по-настоящему теплое чувство.

Глава 13

Летти прошла через дверь между залом кафе и кухней, Хамфри заметил, что на ней новое яркое платье цвета неочищенного яблока, отороченное более темными бархатными лентами. Она выглядела старше без маленьких белых манжет и воротничка, и Хамфри сразу же подумал, не вникая в причины: «Она взрослеет». Когда Летти подошла к его столику с обычной приветливой улыбкой, собираясь спросить, как он провел Рождество, Хамфри увидел на ней серьги и ожерелье из крупных зеленых бусин. Каштановые волосы девушки были собраны на макушке, ниспадая к шее каскадом локонов, губы и щеки розовели, тронутые помадой и румянами, а лицо покрывала пудра перламутрового оттенка. Она выглядела необычайно хорошенькой и совсем не походила на жалкого беспризорного ребенка, когда-то встреченного им в дилижансе. Нельзя сказать, чтобы это открытие обрадовало Хамфри. После обмена приветствиями он почти злобно заметил:

– Вижу, у вас новые украшения. Рождественский подарок?

Взгляд Летти слегка затуманился, но она ответила радостным голосом:

– Да, один из приятелей девочек принес нам всем бусы и серьги – голубые для Сузи, розовые для Кэти и зеленые для меня. Правда, они красивые?

– И вы прокололи уши?

– Да, Кэти проколола их мне штопальной иглой. Я очень боялась, но было почти не больно.

– И что же это за приятель?

– Ну, – неохотно отозвалась Летти, – это был Тэффи.

– А я думал, он вам не нравится. Вы назвали его ужасным.

– Да, помню. Я вовсе не пыталась быть с ним ласковой. Мне даже стыдно стало, когда он подарил мне такой же подарок, как и другим.

– И вы стали с ним ласковой вдвойне, чтобы наверстать упущенное?

Летти выглядела уязвленной, но вовсе не по той причине, которую Хамфри себе вообразил.

– Вовсе нет. Мне не может вот так внезапно кто-нибудь понравиться. Я не хотела принимать подарок, но Кэти и Сузи уверяли, что отказываться невежливо. И потом, тетя в сочельник подарила мне это платье, и они так к нему подходили… – Она помолчала мгновение и добавила то ли с обезоруживающей искренностью, то ли с невероятно изощренной хитростью:

– Я подумала, что переоденусь, а голубое платье… и ваше ожерелье приберегу до лучших времен.