Сара Маклейн - Распутник Страница 26

Борн шевельнулся, вырвав ее из размышлений.

— Значит, ты была там, вся такая голубоглазая и прелестная, по-настоящему сияющая в отблесках пламени, которым пылал инжирный пудинг, и я понял, что больше не вынесу ни единого мгновения моей невзнузданной, неоседланной, внезапно ставшей такой нежеланной холостяцкой жизни. В тебе я увидел мое сердце, цель в жизни и самую большую любовь.

Пенелопа понимала, что это нелепо, но не смогла остановить теплую волну, окрасившую ей щеки при этих словах, прозвучавших так негромко и спокойно в тесном пространстве кареты.

— Это... это довольно неплохо.

Он издал какой-то звук, но она не поняла, что это значит.

— На мне было платье из зеленого бархата.

— Тебе очень идет.

Она проигнорировала это.

— А у тебя за лацкан была заткнута веточка падуба.

— Дань праздничному духу.

— Мы танцевали.

— Джигу?

Насмешливый тон вырвал ее из этой невинной фантазии, напомнив о суровой правде.

— Может быть.

Тут он выпрямился.

— Но скажи мне, почему я оказался там, в Колдхарборе, на праздновании Дня святого Стефана?

Ей все меньше нравился этот разговор.

— Понятия не имею.

— Ты знаешь, что я заткнул за лацкан веточку падуба... уж, наверное, ты обдумала и причину моего там появления?

Ее разозлило то, как он выдавливал из себя слова — снисходительно, на грани с издевкой. Вероятно, поэтому она и ляпнула:

— Приехал на могилы родителей. Ты приезжаешь туда каждое Рождество. И оставляешь розы на могиле матери и георгины у отца.

— Правда? — Он отвернулась к окну. — Должно быть, у меня превосходные связи с ближайшей оранжереей.

— Правда. Моя младшая сестра — Филиппа — круглый год выращивает самые чудесные цветы в Нидэм-Мэноре.

Он подался вперед и произнес насмешливым шепотом:

— Первое правило вымысла — мы должны рассказывать только о себе, милая.

Пенелопа смотрела на тонкие березы у дороги, заметенные снегом.

— Это не вымысел. Пиппа настоящий садовод.

Повисло долгое молчание. Пенелопа воспользовалась этой возможностью, чтобы как следует изучить его черты — решительную челюсть, суровый взгляд, то, как его губы (которые, как она знала по собственному опыту, очень полные, нежные и чудесные) сжались в строгую линию.

А ведь когда-то он был таким подвижным, исполненным неукротимого движения. Но глядя на него сейчас, было просто невозможно поверить, что это один и тот же человек. Пенелопа отдала бы все на свете, лишь бы понять, о чем он в эту минуту думает.

Он заговорил, не глядя на нее:

— Ну похоже, ты подумала обо всем. Сделаю все возможное, чтобы запомнить историю нашей любви с первого взгляда. Полагаю, нам придется часто ее рассказывать.

Пенелопа немного помялась и произнесла:

— Спасибо, милорд.

Он резко повернул голову.

— Милорд? Ну и ну, Пенелопа! Ты вознамерилась стать своего рода официальной супругой?

— Обычно жена проявляет уважение к своему мужу.

Брови Майкла сошлись вместе.

— Полагаю, тебя учили именно такому поведению.

— Ты забываешь, что я готовилась стать герцогиней.

— Прости, что тебе пришлось ограничиться бесчестным маркизом.

— Я буду стараться изо всех сил, — ответила Пенелопа голосом сухим, как песок. Они долго ехали молча, но потом она произнесла: — Тебе придется вернуться в общество. Ради моих сестер.

— Смотрю, тебе понравилось выдвигать мне требования.

— Я вышла за тебя замуж. Полагаю, ты тоже мог бы пожертвовать чем-нибудь, учитывая, что я отказалась от всего, чтобы ты смог получить свою землю.

Они долго ехали молча, затем Борн сказал:

— Я буду посещать все необходимые приемы. — Он со скучающим видом смотрел в окно. — Начнем с Тоттенхема. Его, пожалуй, можно назвать почти моим другом.

Виконт Тоттенхем считался одним из самых завидных холостяков общества и имел безукоризненную мать.

— Хороший выбор. Он должен тебе денег?

— Нет. — Снова молчание. — Мы сходим к ним на обед на этой же неделе.

— У тебя есть приглашение?

— Пока нет.

— Тогда как...

Он вздохнул:

— Видишь ли... Я владею одним из самых прибыльных игорных домов в Лондоне. В Британии можно по пальцам перечесть тех, кто не найдет времени поговорить со мной.

— А как же их жены?

— А что с ними такое?

— Думаешь, они не будут тебя осуждать?

— Полагаю, все они мечтают заполучить меня в свои постели, так что в гостиных они для меня место найдут.

Пенелопа резко повернула к нему голову, услышав столь бестактные слова. Разве можно говорить такие вещи своей жене? При мысли, что он может проводить время в постелях чужих жен, ее передернуло.

— Мне кажется, ты переоцениваешь значение своего присутствия в чужих спальнях.

Он вскинул бровь.

— Полагаю, после сегодняшней ночи, ты изменишь свое мнение.

Тут перед ней замаячил призрак первой брачной ночи. Пульс у Пенелопы участился, хотя ей захотелось чем-нибудь проткнуть Майкла насквозь.

— Гм. Ну, даже если ты и обладаешь способностью околдовывать светских женщин, ручаюсь, что на людях они куда более разборчивы, чем наедине. А ты недостаточно хорош.

— Я счастлив, что ты все же распознала правду, жена. Лучше всего сразу оставить любые надежды на то, что я могу оказаться порядочным человеком или порядочным мужем. — Он помолчал, счищая с рукава какое-то пятнышко. — Женщины мне не нужны.

— Женщины — привратники светского общества. Так что на самом деле они тебе нужны.

— Вот поэтому у меня есть ты.

— Одной меня недостаточно.

— Почему нет? Разве ты не безупречная английская леди? Теперь ты маркиза Борн. Не сомневаюсь, что очень скоро ты вызовешь самый пристальный интерес, милая. Вспомни День святого Стефана.

Пенелопа прищурилась. Если бы он сейчас вывалился из кареты и скатился в канаву, Пенелопа не расстроилась бы ни капли. Она бы даже не остановилась, чтобы подобрать его останки.

И ей плевать, вернется к нему когда-нибудь Фальконвелл или нет.

Но вот сестры ей не безразличны, и она не допустит, чтобы их репутацию омрачила репутация мужа. Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

— Тебе придется снова доказывать свою ценность. Они захотят это увидеть. И поверить, что я это увидела.

Он кинул на нее недовольный взгляд.

— Я стою в три раза дороже, чем большинство уважаемых членов общества.

Пенелопа помотала головой.

— Я имею в виду твои человеческие достоинства.

Он застыл.

— Любой, кто знает мою историю, скажет, что таких достоинств у меня нет. Я их утратил десять лет назад. Может быть, ты не слышала?