Лора Бекитт - Тина и Тереза Страница 26

Дарлин расспрашивала Тину о первом дне в новом доме; девушка старалась казаться веселой, сказала, что все хорошо, но мать легко догадалась, что это не так.

Простились в слезах. Тина обещала приходить каждый день до тех пор, пока не уедет в Сидней. В Сидней… Что она будет делать там, в этом неведомом городе, в чужом, незнакомом мире?

«О, мама, мама! — хотела сказать девушка. — Если б можно было повернуть время вспять, все бы было иначе! Слишком много я поняла и прочувствовала за эти два дня!»

Но она не могла решиться сказать так матери, как не хотела говорить о том, что все еще чувствует себя находящейся в странном состоянии между положением девушки и замужней женщины.

Господи! Еще и это! После всего рассказанного Джулией преодолеть саму себя будет еще труднее! Когда наступила ночь, Тина все так же дрожала от страха, но мысленно все же готова была покориться.

Она боялась напрасно — Роберт О'Рейли не пришел.

ГЛАВА V

Утро выдалось прохладным и чистым, сад сиял, омытый росой, переливался всеми оттенками зелени, от темного цвета сосен и туй до бледного — молодых, увешанных золотистыми кистями акаций. Тина смотрела в окно и видела — близко и вдалеке — лоснящиеся на солнце кроны сероствольных магнолий, серебристо-зеленые кожистые листья олив, оранжевые кисти кустарников бугенвиллей, что так пышно цветут в декабре… Было так хорошо кругом, дурные мысли уносились прочь, и день обещал быть радостным и светлым.

Тина нарядилась: надела отделанное белым кружевом светло-серое платье, подаренный Робертом кулон, серьги розового жемчуга и белые туфли.

С боязнью и любопытством ждала она приезда сына мистера О'Рейли. Ей интересно было взглянуть на этого юношу, в котором текла кровь тагалов, ирландцев и англичан, юношу, столько лет жившего в уединенном замке, подобно настоящему принцу.

Часов в десять, заслышав шум во дворе, Тина выбежала из комнаты, спряталась за мраморной колонной и принялась со страхом и любопытством взирать на происходящее. Она увидела, как в холл вошел юноша, с небольшим чемоданом в руках, одетый в скромный дорожный костюм.

Высокий, стройный, он казался даже худым, тем не менее под одеждой угадывались очертания сильного, натренированного тела. Кожа была красивого оливкового оттенка, почти прямые волосы — жгуче-черными, а миндалевидные глаза, судя по описанию Джулии, точь-в-точь как у покойной матери, незабвенной мисс Одри.

Вначале Тина испугалась взгляда его глаз — таких черных, что в них терялись зрачки. У Терезы тоже были темные глаза, но их цвет больше походил на цвет крепкого чая, эти же казались непроницаемыми, как ночное небо. Вообще все лицо Конрада походило на безупречно вырезанную маску: неподвижное, гордое и спокойное.

В холле его встретила обрадованная Джулия.

— Мистер Конрад!

Улыбнувшись, он подался вперед, и, увидев эту мальчишескую улыбку, Тина поняла, что под кажущейся непроницаемостью жизнь бьет ключом.

— Крестная!

Они крепко обнялись.

— Неужели вы все еще растете, мистер Конрад? Смотрите, когда-нибудь стукнетесь головой о притолоку!

— Надеюсь, такого не случится… Вы получили мое письмо?

— Да, вчера.

— Вчера?! Я отправил его два месяца назад! В прошлый раз отец упрекнул меня в том, что я явился без предупреждения, и я заранее написал, что приеду, но опять получилось то же самое. Ну теперь уж не по моей вине!

Потом вынул из кармана коробочку.

— Это тебе, Джулия.

— Мистер Конрад, вы неисправимы! Спасибо! — Она расцеловала его.

— Отец дома?

— Да! — раздался голос Роберта О'Рейли. Не заметив скрывавшейся за колонной Тины, он быстрым шагом спустился по лестнице к сыну. Тина заметила, что они не подали друг другу руки, а лицо Конрада снова стало серьезным, даже мрачным.

— Я пойду, пожалуй, в свою комнату, — сказал Конрад после каких-то незначительных фраз.

— Позже зайди ко мне, нам надо поговорить! Юноша кивнул, а когда отец ушел, сказал Джулии:

— Когда наконец он оставит этот официальный тон?

На что женщина с загадочно-печальным видом ответила:

— Что ж, иногда это бывает как нельзя кстати!

Потом все разошлись, и Тина тоже тихонько удалилась к себе — обдумывать увиденное и готовиться к неминуемой встрече.

Спустя час Роберт О'Рейли встретился с сыном в гостиной.

— Как живешь? — несколько небрежно произнес Роберт.

Он стоял, опираясь рукой на спинку кресла, а Конрад, отвернувшись к окну, глядел на синеющий внизу океан.

— Нормально, — ответил юноша и добавил:— Кажется, тебя меньше всего интересуют мои дела.

Мистер О'Рейли пропустил замечание мимо ушей — он действительно был занят сейчас только своими мыслями. Через несколько минут, собравшись с духом, несколько нервно произнес:

— Хочу сразу же сообщить тебе: я женился! Конрад круто развернулся и уставился на отца.

— Женился?!

— Да, — твердо произнес Роберт, — на молодой девушке.

Конрад несколько секунд молча смотрел на него. Что-то дрогнуло в лице юноши, а в глазах отразились обида и боль.

— На молодой девушке…— медленно повторил он. — Сколько же ей лет?

— Шестнадцать.

Конрад едва не пошатнулся от изумления.

— Господи! Отец! Ты что, с ума сошел? Откуда она взялась, эта девушка?

— Она здешняя, из Кленси. Мы обвенчались два дня назад в этом доме, — спокойно сообщил Роберт. Он успел полностью овладеть собой и уже ничего не боялся, ни насмешек, ни упреков. Конрад же все еще не мог прийти в себя.

— Зачем тебе это понадобилось, скажи? — растерянно произнес он.

— Зачем женятся нормальные люди? Что я, по-твоему, уже не мужчина?

Конрад усмехнулся; на сей раз в тоне его прозвучало презрение:

— В твоем возрасте, отец, не женятся на шестнадцатилетних! Я еще мог бы понять, если б ты выбрал какую-нибудь вдову или, на худой конец, старую деву. Но взять в жены девушку, которая годится тебе в дочери?! Ты не чувствуешь себя растлителем малолетних?

Роберт О'Рейли вспомнил позапрошлую ночь и поморщился.

— Не дерзи! — с угрозой произнес он. — Мое дело, на ком мне жениться, тебя это не касается!

— Как не касается? Ты что мне — не отец? — Роберт вздрогнул, черты его лица странно исказились, а Конрад, ничего не заметив, продолжал:

— А если б я решил жениться, тебе тоже было бы все равно? — Потом расстроенным тоном добавил:— Впрочем, тебе всегда была безразлична моя судьба…

Роберт прошелся по комнате. Он всегда чувствовал угрызения совести, если сын говорил что-нибудь подобное, и все же никогда не упускал возможности уязвить юношу: то был своего рода мазохизм.