Барбара Картленд - Честь и бесчестье Страница 26

— Что случилось? Почему вы здесь в такой час?

— Все в порядке, — успокоила старушку Шимона. — Мне хотелось попасть домой как можно скорее. Я достала денег, Нэнни! Теперь мы сможем поехать в Италию, как только папа немного окрепнет.

Нэнни ничего на это не ответила, и Шимона в тревоге спросила:

— Почему у тебя такой вид? Что с папой?

— Не нравится мне, как он выглядит, — покачав головой, ответила старушка. — Доктор приходил вчера, обещал зайти еще раз сегодня утром, но не буду врать — похоже, ваш отец угасает.

— Я сейчас же поднимусь к нему.

Шимона нетерпеливым движением сдернула с себя плащ, кинула его на стул и взбежала по лестнице.

Комната отца была погружена в темноту.

Девушка отодвинула шторы. Сквозь стекла стал виден серый туманный свет раннего утра.

Теперь она наконец смогла рассмотреть отца. Он лежал, бессильно откинувшись на подушки, и, глядя на него, Шимона поняла, что Нэнни сказала правду.

В лице Красавца Бардсли появилась некая прозрачность, чего никогда раньше не наблюдалось.

Он всегда отличался худобой, но сейчас его щеки как будто совсем провалились, а под глазами пролегли глубокие черные тени. Весь облик Красавца Бардсли наводил на мысль о том, что дни его и впрямь сочтены.

Шимона долго стояла и смотрела на отца, но он так и не проснулся. Тогда она поправила огонь в камине и тихонько вышла из комнаты.

Нэнни в этот момент вносила наверх сундучок Шимоны.

— А что, папа сильно кашлял эти дни? — удрученно спросила девушка.

— Немного во сне, — ответила Нэнни, — и очень сильно — когда просыпался. Доктор дал хозяину какое-то лекарство, и он почти все время дремал. Даже не заметил вашей отлучки из дома!

— Надо убедить папу хоть немного поесть, — решительно произнесла Шимона.

Однако это оказалось очень трудной задачей. Шимона попыталась уговорить отца съесть хотя бы легкий завтрак, но он лишь выпил чашечку кофе, а на все остальное отрицательно покачал головой.

— Тебе нужны силы, чтобы поправиться. Ну пожалуйста, постарайся хоть чуть-чуть поесть, папочка!

— Я… устал, — проговорил Бардсли отрешенным тоном. — Слишком устал… Не могу ни думать… ни играть…

Однако слово «играть» словно задело какую-то чувствительную струну в слабеющем сознании артиста, и он продолжал уже другим тоном:

— Но я должен играть! Наверное, меня сегодня ждут… в театре?..

— Только не сегодня, папочка, — успокоила отца Шимона. — Сегодня ведь воскресенье!

Это была неправда, но девушка надеялась таким образом удержать отца в постели. Увидев, что он снова опустился на подушки, она с облегчением вздохнула.

— А что я играю… завтра… в понедельник? — спросил Бардсли через некоторое время.

— Гамлета, — не задумываясь ответила Шимона. — Всю следующую неделю в театре идет «Гамлет», и билеты уже давно проданы.

Она была уверена, что отцу приятно это услышать.

На губах Красавца Бардсли появилось слабое подобие улыбки, и он с удовлетворением заметил:

— Значит… директор сможет заплатить… артистам.

— Ну разумеется, папочка!

Вошла Нэнни и стала убираться в комнате. Покончив с этим, она сказала, что хотела бы привести хозяина в порядок. Шимону старушка отослала вниз, на кухню, и велела ей приготовить отцу яйцо, взбитое с молоком.

— И добавьте в стакан чуточку бренди! — крикнула Нэнни вслед Шимоне. — Это придаст хозяину силы — он ведь так ничего и не покушал.

Возвращаясь в спальню, Шимона услышала, как отец снова раскашлялся.

Возможно, просто оттого, что Нэнни потревожила его, когда брила и умывала, но, как бы то ни было, душераздирающий кашель сотрясал все тело отца.

На этот раз приступ длился очень долго, а когда Бардсли отнял ото рта платок, там было гораздо больше крови, чем раньше. Шимона и Нэнни обменялись испуганными, встревоженными взглядами.

Наконец обессиленный Красавец Бардсли в изнеможении откинулся на подушки, и Шимону вновь поразили его смертельная бледность и затрудненное дыхание.

В этот момент раздался стук в дверь. Шимона поняла, что это доктор Лесли.

Она поспешила вниз. Увидев девушку, пожилой джентльмен с облегчением воскликнул:

— Как я рад вашему возвращению, дитя мое! Еще немного — и я собирался посылать за вами.

Он заметил, что при этих словах Шимона взглянула на него вопросительно, однако, не давая никаких объяснений, увлек девушку за собой в маленькую гостиную.

Но и там доктор продолжал хранить молчание, и Шимона рискнула заговорить сама:

— Я достала деньги. Как только папа немного окрепнет, мы сможем уехать за границу.

Доктор Лесли глубоко вздохнул и наконец тихо произнес:

— Я полагаю, Шимона, вам лучше знать правду. Ваш отец не в состоянии ехать куда бы то ни было. Как это ни прискорбно, моя дорогая, но вынужден признаться, что ничем не могу ему помочь!..

Позднее, возвращаясь мыслями к тем роковым дням, Шимона спрашивала себя, удалось бы ей справиться со всем обрушившимся на нее без доктора Лесли.

Когда умер ее отец, именно доктор взял на себя устройство похорон и все с этим связанное. Шимона же будто пребывала в каком-то сне. Она не чувствовала ничего, кроме бесконечной боли от постигшей ее утраты.

Она никогда не думала, что отец может умереть так же скоропостижно, как и мать. Все произошло так внезапно… Еще сегодня он был жив, а назавтра — эта бесконечная пустота, которую, казалось, ничто не может заполнить.

И все же, не могла не признать Шимона, смерть ее отца была прекрасна — в том смысле, что, если бы он мог выбирать, он наверняка предпочел бы уйти из жизни именно так.

Это произошло после полудня того дня, когда Шимона возвратилась домой. Она в одиночестве сидела у постели больного, пытаясь осознать горькую правду, открытую ей доктором Лесли, и тщетно надеясь на чудо, которое еще могло бы спасти ее несчастного отца.

Сейчас, когда свет от камина падал на его лицо, оно уже не казалось таким мертвенно-бледным и изможденным, каким предстало ее взору ранним утром.

Благородные черты лица и широкий лоб делали Бардсли похожим на некоего греческого бога, и Шимона спрашивала себя, а есть ли на свете человек столь же прекрасный и совершенный, как ее отец.

Но даже в эту минуту, поглощенная мыслями об отце, девушка не могла изгнать из памяти образ герцога, неотразимость и магнетическое выражение глубоких глаз которого оказывали на нее какое-то необъяснимое воздействие.

Стоило Шимоне только подумать о герцоге, и по всему телу пробежала сладостная дрожь, впервые испытанная ею в ту минуту, когда герцог поцеловал ее.