Елена Арсеньева - Жены грозного царя [=Гарем Ивана Грозного] Страница 26

Дверь распахнулась, и на пороге предстал совершенно иной человек, чем тот, который был здесь минуту назад. Куда девались смехотворные кургузые панталоны, обуженный кафтанчик и чрезмерно большой воротник, из-за которого человеческая голова казалась капустным кочаном, лежащим на блюде?! Бомелий был облачен в черные одеяния, ниспадающие на пол тяжелыми складками, а по ним змеились, пересверкивали узоры созвездий, нанесенные на ткань с необычайным искусством. На голове Бомелия был водружен остроконечный серебряный колпак, и даже усы казались менее дерзкими.

Да… Иван Васильевич склонен был развлекать себя разными кудесами, в его покоях вечно толклись всякие волхвы, чародеи, зелейники, обаянники, сновидцы, облакопрогонники и облакохранители, ведуны, гадальщики, бесноватые пророки, одетые на самый поразительный и диковинный лад, однако такого человека здесь еще не лицезрели!

– Ты кто же таков? – спросил царь. – Звездочтец?

– По-вашему – звездочтец и звездогадатель, а по-латыни – астроном и астролог, – величаво склонил голову Бомелий, и в руке его оказалась зрительная трубка. – Вот в сию трубу я наблюдаю звезды, слагаю гадательные таблицы и могу предсказать жизненный путь каждого человека.

– И мой?

Бомелий тонко улыбнулся:

– Если на то будет воля вашего царского величества…

– Хорошо, потом, – отмахнулся царь. – Сейчас у меня другая забота есть. Скажи мне… скажи, правду ли говорят, будто ты исцелил немецкую девку Марту от загадочной смертельной хвори?

Бомелий пренебрежительно пожал плечами:

– Эта хворь была загадочной лишь для невежественных, неученых людей. О, науки делают нас мудрыми! На самом же деле я вывел из чрева девушки поселившегося там зловредного червя, который высасывал все соки из ее тела. Taenia solium зовется он на латыни и попадает в нутро человека с мясом убоины, дурно проваренным.

– И как же ты его вывел? – недоверчиво спросил Иван Васильевич.

Иноземец прищурил один глаз:

– Да простит меня ваше царское величество, но где же вы видели волшебника, который раскрывал бы секреты своего волшебства?!

– Хитер! – одобрительно воскликнул царь. – А царицу вылечить можешь, если ты такой хитрый?

– Чтобы ответить, я должен взглянуть на государыню, – сказал Бомелий осторожно, однако этих слов оказалось достаточно, чтобы лицо царя налилось кровью.

– Взглянуть? – воскликнул он с провизгом. – А это еще зачем? Был тут один такой… глядел, глядел… Ты же звездочтец! Вот и посмотри на звезды в свои гляделки, вот и прочти по ним, что там с царицею неладно и как ее лечить.

– Я готов составить гороскоп ее царского величества, – покладисто кивнул Бомелий. – И благодаря подсказке звезд я буду знать, сколь долгий срок жизни определен царице. Однако звезды слишком высоки и далеки от нас. Они рекут нам только самые значительные события: начало жизни и конец ее, судьбоносные беды и радости. Что же касается сугубо земных тайн, к которым относится наука врачевания…

– Будь по-твоему! – Иван Васильевич порывисто вскочил на ноги. – Пошли, доктор Елисей.

У двери дремала сенная девушка, которая при виде царя чуть не скатилась с лавки.

– Спит? – сумрачно спросил Иван Васильевич, и коленопреклоненная девка кивнула, звучно стукнувшись головой об пол.

Царь слегка посунул ее ногой, как толстую кошку, развалившуюся на пути, и приотворил дверь:

– Ну, смотри.

Бомелий, чуть нахмурясь, вглядывался поверх его руки, не дававшей двери открыться шире, пытаясь рассмотреть на широкой постели в глубине опочивальни бледное пятно царицына лица.

– Нагляделся? – ревниво обернулся к нему Иван Васильевич, и Бомелий задумчиво кивнул.

– Что скажешь?

– Слишком мало видел я, ваше царское величество, чтобы решить нечто определенное, – негромко проговорил Бомелий. – Однако все же увидел достаточно, чтобы сказать: мои силы и знания тут бессильны. У вас, у русских, есть замечательное высказывание: «Словом убить можно». Боюсь, что царица ранена именно словом. Злым словом!

– Порчу навели, что ли? – недоверчиво пробормотал Иван Васильевич. – Счаровали? Обаяли?! Ну так отведи порчу! Разгони злые чары!

Бомелий молчал. Лицо его было необыкновенно бледно.

– Что же ты молчишь? – с ненавистью глядя на него, спросил царь. – Говори! Не то… Слышал небось про Линзея?

– Что бы я сейчас ни сказал, ваше царское величество, это может стать причиной моей смерти, – негромко промолвил лекарь. – Если солгу вам, что берусь исцелить царицу, то через несколько месяцев ложь эта выйдет наружу и вы решите покарать меня за нее. Если скажу вам правду, что царица неисцелима…

Иван Васильевич схватился за горло и некоторое время сидел так, устремив на Бомелия неподвижный взгляд. Серые глаза царя сейчас казались черными от боли.

– Что тогда? – наконец спросил он сдавленным голосом. – Убью тебя незамедлительно, верно?

– Нет, – с силой возразил Бомелий. – Нет! Звезды гласили, что суждено мне погибнуть от руки вашего царского величества, но это произойдет еще не сейчас. Впереди долгие годы, когда моя судьба будет неразрывно связана с вашей, великий государь.

– А если звезды врут? – вкрадчиво спросил Иван Васильевич. – Если я тебя сейчас ка-ак… посохом по лбу… Тогда что?

Бомелий не шелохнулся.

– Звезды никогда не лгут, – сказал он уверенно, и эта его уверенность заставила царя снова побледнеть.

– Значит, помрет жена?

Бомелий потупил глаза, в которых сквозило сочувствие слишком откровенное, чтобы не оскорбить властелина.

– Ладно, – прохрипел царь, тяжело опуская голову на руку. – Иди с Богом.

9. «Воздухи не дошиты…»

В июле 1560 года снова загорелась Москва. Вспыхнуло, как водится, на многонаселенном Арбате, и скоро тучи дыма с «галками» – пылающими головнями – понеслись к Кремлю.

Из Кремля бежали кто куда, забыв о домашнем скарбе, чая спасти только жизни. Во дворце содеялся такой переполох, что царь с трудом смог сыскать десяток человек для того, чтобы отправить больную Анастасию Романовну, детей и брата с его княгиней подальше от пожара – в Коломенское.

Она была очень слаба, но все-таки в ее истончившемся лице иногда появлялись живые краски, и тогда Иван Васильевич начинал сам себя хвалить – за то, что решился-таки проделать этот тяжелый и опасный путь, и бранить – за то, что не решился сделать этого раньше. Анастасии, чудилось, становилось лучше в Коломенском с каждой минутой, и у государя впервые за много дней отлегло от сердца. Теперь ему казалось диким, что он так безоговорочно поверил этому приблудному иноземцу, этому нечестивому лекаришке, как его… Бомелиусу? – который заморочил ему голову складными речами и ослепил сверканием своих одежд. Чертов сын лекарь лишил царя надежды, а теперь надежда снова ожила в его сердце, и он почувствовал, что к жизни вернулась не царица, а он сам.