Барбара Картленд - Волшебные чары Страница 26

– Ни одну из моих магических вещей нельзя испортить или отобрать у меня, и они никогда, никогда меня не разочаровывают. Кроме того, милорд, я должна добавить, что они очень недороги!

Маркиз улыбнулся, и улыбка эта не была похожа на его привычный саркастический изгиб губ.

– Если я останусь здесь подольше, – сказал он, – я чувствую, что подпаду под действие таких же магических чар, которые овладели вами, и не смогу уже никогда избавиться от них.

– Вы всегда можете убежать от них заранее, – вызывающе ответила Гермия.

Она Помолчала и продолжала уже более серьезно:

– Может быть, магическое заклинание – это как раз то, что мы должны каким-либо образом дать вам прежде, чем вы оставите нас, чтобы оно защитило вас… в случае, если злодеи, которые… напали на вас однажды, не Сделали этого… вновь.

Она наклонилась немного к нему и добавила:

– Пожалуйста… пожалуйста, будьте очень осторожны! В следующий раз они смогут оказаться более успешными… в их… попытке… уничтожить вас!

– Если бы меня уничтожили, я сомневаюсь, чтобы кто-либо горевал обо мне, – сказал маркиз, – или скучал по мне, если бы меня больше не было.

Гермия выпрямилась на своем стуле.

– Какая нелепость! – резко возразила она. – Конечно, большое количество людей оплакивало бы вас, потому что они восхищаются вашим спортивным мастерством и порядочностью, и даже если они завидуют вам, ваш пример заставляет их стремиться к тому же.

По выражению лица маркиза она почувствовала, что он не верит тому, что она говорит, и через мгновение продолжила:

– Я могу сказать, кто действительно будет страдать, когда вас не станет.

– Кто? – спросил маркиз напряженным голосом.

Гермия не имела ни малейшего представления, что он ожидал от нее такого же ответа, который дала бы ему любая другая женщина, которую он когда-либо знал: ответа, что ей будет недоставать его.

– Ваши лошади! – выпалила Гермия. – Каждый, кто ездит верхом так хорошо, как вы, не может не любить животных, и, может быть, ваши лошади именно потому так часто выигрывают скачки, что знают о вашей любви к ним.

Маркиз молчал, и она задумчиво продолжала:

– Вот почему я была уверена, что вы пропали не потому, что лошадь сбросила вас, как думали многие!

– Об этом я как-то не задумывался раньше, – тихо сказал маркиз.

– Так задумайтесь теперь, – настаивала Гермия, – и берегите свою жизнь хотя бы ради лошадей, которые ожидают вас в своих стойлах и не могут дождаться, когда вы вновь посетите их.

Маркиз хотел что-то ответить, но тут открылась дверь спальной комнаты и вошел граф.

Он казался очень большим в этой маленькой комнате, и когда Гермия торопливо поднялась со стула, он взглянул на нее, как ей показалось, довольно угрюмо.

– Доброе утро, дядя Джон! – сказала она и поцеловала его в щеку.

– Доброе утро, Гермия! – ответил граф. – Как себя чувствует ваш пациент?

– Как видите, ему намного лучше, и мама очень довольна им.

– Прекрасно! – воскликнул граф. – Так значит, с разрешения доктора мы можем забрать его обратно в усадьбу?

Гермия хотела было протестовать, но вовремя прикусила язык.

Вместо этого она сказала:

– Я думаю, вы хотите поговорить с его светлостью наедине, да и доктор Грэйсон настаивает, чтобы у него не было более одного посетителя одновременно.

Она пошла к двери, но дойдя до нее, повернулась и спросила:

– Вам принести чего-нибудь, дядя Джон? Чашечку кофе или, может быть, бокал портвейна?

Упомянув о портвейне, она внезапно испугалась, что ее дядя поймет, что она предлагает ему его же собственный портвейн.

Только прошлым вечером, когда Хиксон подавал им ужин в столовой, он, наливая прекрасный кларет в бокал викария, сказал:

– Я подумал, сэр, что вы захотите бокал портвейна сегодня вечером, и наполнил им графин.

– Превосходная идея, Хиксон! – ответил викарий.

Но тут он увидел выражение лица жены и добавил:

– Но я надеюсь, что ты получил разрешение графа приносить вино из усадьбы?

– Я уверен, что его светлость хочет, чтобы мой господин получал все, к чему привык, и пил бы то, что Он пил в усадьбе, – ответил Хиксон. – Но мой господин не любит пить один и велел мне, чтобы я подавал портвейн и вам тоже, сэр.

Хиксон произнес это с такой нарочитой настойчивостью, что Гермия заподозрила, что маркиз на самом деле ничего подобного не говорил.

Он, вероятно, считал само собой разумеющимся то, что викарий должен пить за столом вино, как и он сам.

Ему и в голову не приходило, что в доме викария вино было роскошью, которую они могли позволить себе лишь по особым случаям, таким как Рождество, дни рождения или прием гостей, которых практически не бывало.

Однако граф ответил:

– Спасибо, Гермия, ничего не надо.

Она закрыла дверь и побежала вниз, горячо надеясь, что дядя не скажет ничего, что расстроило бы ее отца.

Она знала, однако, что ее отец любил доставлять себе подобные удовольствия.

Поскольку она думала о нем все время, ее отец вошел в дом через парадную дверь, как будто вызванный магией ее мыслей, отряхивая свою шляпу, мокрую от дождя.

– Я смотрю, Джон здесь! – заметил он.

Гермия знала, что великолепный фаэтон графа, запряженный двумя породистыми лошадьми, с лакеем и кучером на козлах, ожидает возле дома.

– Да, он разговаривает с маркизом, папа, и прибыл только что. Поэтому подожди минуты две, прежде чем присоединяться к ним, потому что доктор Грэйсон сказал, что его светлости необходимо как можно больше покоя.

– Мне будет жаль расстаться с ним, – заметил викарий, входя в гостиную. – Разговаривая с ним вчера, я понял, что он очень разумный человек.

– Мне тоже так показалось, – ответила Гермия.

Она подумала" что маркизу, с его умом, будет скучно с Мэрилин, если он женится на ней.

Она не прочла ни одной книги, не интересовалась ни политической ситуацией, ни чем-либо иным, не касающимся ее светской жизни.

Но Гермия тут же упрекнула себя за недостаточную доброту, уверяя себя, что Мэрилин была бы самой подходящей женой для маркиза и выглядела бы очень красивой и грациозной во главе его стола.

«Я уверена, что они хорошо подходят друг другу», – пыталась она убедить себя, хотя и знала, что это было не правдой.

– Где твоя мама? – спросил викарий.

Подобные вопросы были привычны для Гермии, поскольку ее отец и мать скучали друг без друга, если расставались даже на час в течение дня.

Каждый из них задавал ей подобный вопрос сразу же, как возвращался домой.

– Кроме других, она пошла еще навестить миссис Барлес, – ответила Гермия. – Старушка стала очень плоха за последние несколько дней, потому что все время беспокоится за Бэна.