Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем Страница 26

Генриетте хотелось получить ответы на такое множество вопросов, но ей не пришло в голову задать их себе, хотя стоило: как себя вести, если Рейф снова поцелует ее, почему она доверилась ему, зная его дурную репутацию? Рейф обратил ее внимание на величественный купол собора Святого Павла, который, казалось, заполнял все небо.

Осмотрев собор, они взяли экипаж и отправились к Тауэру. Генриетта вздрогнула, увидев Ворота изменников и Кровавую башню. Почтительно осмотрев драгоценности короны, она заявила, что, по ее скромному мнению, они смотрятся довольно вульгарно.

Рейф пошутил, советуя ей не разглядывать их слишком пристально, а то как бы в ее голове не возникли преступные намерения. Генриетта рассмеялась и ответила, что подобные броские драгоценности следует оставить на обозрение людей с северным акцентом и повязкой на глазах. Услышав подобные слова, бифитер[12] взглянул на них с упреком.

За небольшую сумму в размере одного шиллинга, который Генриетта мысленно добавила к своим долгам, им показали бродячий зверинец, однако незавидное положение зверей в клетках задело ее чувства.

— У серого медведя такой вид, будто он вот-вот заплачет, — прошептала она Рейфу. — Только взгляните на этих бедных львов, какие они грустные. Позор держать столь гордых созданий взаперти. С этим надо что-то делать.

— Хотите, чтобы я освободил их? Не думаю, что жители Лондона сильно обрадуются, увидев эти создания на свободе. Эти звери вызывают сочувствие, но я почти не сомневаюсь, что они способны устроить кровавую бойню.

— Я не это имела в виду!

— Возможно, вы хотите одним махом решить две задачи — освободить львов и отдать им на съедение мальчиков Бермондси. Думаю, не очень гуманное решение, но не сомневаюсь, что некоторые политики с удовольствием возьмут подобную идею на вооружение.

— Перестаньте смеяться надо мной, — сказала Генриетта и прикусила губы, чтобы скрыть улыбку.

— Я смеюсь не над вами, а вместе с вами, — поправил Рейф, когда они выходили из Башни львов. — А это большая разница.

— Знаю, но я не привыкла ни к тому ни к другому. Уверена, вы смотрите на это иначе, у вас много знакомых, с кем можно посмеяться, но я…

— Нет, мне трудно представить, что с мамой и папой, сколь бы они ни были достойны, можно весело проводить время, — заметил Рейф.

Генриетта пыталась сдержать хохот, но не смогла.

— Это ужасно, но, увы, правда. Я очень боюсь, что достоинство исключает всякое чувство юмора. Боюсь, я недостойна.

— А я очень рад, что вы именно такая, — ответил Рейф и неожиданно взял ее руку в перчатке и поднес к своим губам. — Потому что, вопреки вашему мнению, моя жизнь не богата людьми, с которыми я бы посмеялся.

— У вас ведь есть друзья.

Рейф остановил экипаж и велел кучеру отвезти их назад в Уайтчепел.

— У меня много… знакомых, — ответил Рейф, — но… Поскольку у меня репутация необщительного человека…

— Ничего не понимаю. Мне кажется, нельзя быть одновременно необщительным и повесой. — Генриетта заметила, как улыбка исчезла с его лица, и тут же пожалела о своих словах. — Я не хотела…

— Я хорошо понял, чего вы хотели, — холодно ответил Рейф, как и подобает необщительному человеку. — Однако я думал, общение со мной научит вас не верить всему тому, что вы слышали. Видно, я ошибся… — На мгновение, лишь на мгновение, он боролся с соблазном открыть ей глаза, правда, тогда пришлось бы объяснять причины, но ему не хватило сил бередить старые раны. Вместо этого он скрылся за привычным панцирем гнева. — Если бы вы обладали моим богатством и титулом, тоже были бы необщительной. Вы понятия не имеете, что значит стать объектом лести всякой матери, у которой дочь на выданье, и каждого молокососа, задумавшего сыграть роль дальнего родственника, уверенного в том, что имя лорда Пентленда гарантирует выход в свет. Не говоря уже о тех, кто претендует на дружбу только потому, что оказался в безвыходном положении и хочет, чтобы я вытащил его из болота.

Генриетта испугалась столь саркастического ответа, но не собиралась молчать. То, что он сказал, объясняло многое… но и приводило в смятение.

— Но, Рейф, не все такие. Большинство людей…

— Большинство людей именно таково. Я редко встречал тех, кто, так или иначе, не действовал бы из корыстных побуждений. Мой опыт говорит, чем выше положение человека в светском обществе, тем больше он хочет урвать от тебя.

— Ваш взгляд на вещи ужасно циничен.

— И одновременно ужасно верен, — возразил Рейф и угрюмо взглянул на нее.

— Нет, это не так, — резко заявила Генриетта. — Я не утверждаю, что нет таких людей, о которых вы говорили…

— Ну вот, мы хотя бы к чему-то пришли.

Генриетта сердито взглянула на него.

— Есть много других, иных, только вы не хотите дать им шанс.

— Только по одной причине — однажды я дал такой шанс, но в ответ меня обманули.

Разозлившись на себя за это невольное признание, Рейф сжал кулаки, затем тут же разжал их. Что, черт подери, скрывалось в ней и заставляло его говорить подобные вещи? Как получается, что они оба то смеются, то она выводит его из себя?

— Это было давно, мне не хочется ворошить прошлое, — резко сказал он.

— Вот еще один вопрос, который вы не желаете обсуждать, — заметила Генриетта, разозлившись не меньше, чем он. — Я его добавлю к моему списку вопросов, только он столь обширный, что я все не запомню. Почему вам дозволено пресекать любую тему разговора, тогда как сами без стеснения задаете мне любые вопросы? Кто вас довел до такого состояния озлобленности?

— Генриетта, мне не хочется обсуждать это, когда вздумается, и уж особенно в экипаже.

— Кучер не слышит нас. Кто виноват в этом? — потребовала Генриетта, так разозлившись, что забыла, что ходит по тонкому льду.

— Моя жена, — проворчал Рейф.

— Вот как! — У нее словно перехватило дыхание, столь неожиданным стало его признание.

— Легко вам говорить «вот как»! Джулия вышла за меня ради моих денег. И конечно, ради старинного титула, а к нему полагаются обширные земли. Она вышла за меня, потому что я единственный, кто мог дать ей положение, подобающее ее внешности. Теперь вы довольны?

— Рейф, я не хотела…

Но он сердито отбросил ее руку.

— Нет, вы хотели. Я просил вас не лезть не в свое дело, но вы не успокоились.

Ее гнев уступил угрызениям совести. Генриетта беспомощно смотрела на него, ужаснувшись, что ненамеренно причинила ему боль, которая столь неожиданно дала о себе знать. Он старался подавить ее, его лицо застыло, губы побелели. Генриетта была совсем не готова к такому повороту. Всему виной ее проклятый язык!