Ли Бристол - Янтарные небеса Страница 26

– Ну и дурочка же ты, черт бы тебя побрал! – воскликнул он, направляясь к Джессике. – Когда ты ела последний раз? И почему, дьявол тебя раздери, ты мне не сказала, что так голодна?

Он схватил Джессику за плечо, не зная, как ему себя с ней вести, что ей сказать, но она, смахнув его руку, плача, воскликнула:

– Не прикасайся ко мне! Не смотри на меня! Прошу тебя…

Больше добавить она ничего не успела, одолеваемая новым приступом рвоты, и Джейк отступил, чувствуя себя абсолютно беспомощным.

Наконец все было кончено, и Джессика, совершенно обессиленная, прислонилась щекой к прохладной древесине пня. Ее всю трясло. Такого унижения она еще не испытывала никогда в жизни.

– Черт бы тебя побрал, мадам! Одна морока с тобой! Давай-ка поднимай свою головку с пня и…

Добавить Джейк ничего не успел. Джессика вскочила и, стиснув руки в кулаки, порывисто воскликнула:

– Не смей называть меня «мадам»! Меня зовут Джессика! И нечего надо мной издеваться! – Джессика покраснела от злости.

Джейк изумленно воззрился на нее.

– Я буду называть тебя так, как хочу, черт подери, – пробормотал он, немного опомнившись.

– И перестань при мне ругаться! Папа говорит… говорил… что ругаться грешно.

И неожиданно для самой себя Джессика расплакалась. Из груди ее вырвались рыдания, слезы потоком хлынули из глаз, и, как ни старалась, она не в силах была их сдержать. Закрыв лицо руками, и уткнувшись в шероховатую поверхность пня, Джессика всецело предалась своему горю. Вся боль, ужас и унижение, которые она испытала за последние месяцы, – все вылилось в этих рыданиях, и Джессика чувствовала себя слишком уставшей, чтобы бороться с ними.

– Только этого мне не хватало! – пробормотал Джейк. – Возиться с рыдающей бабой!

Джессика понимала, что он злится. Что ж, Джейк имеет на это полное право. Он ее ненавидит и презирает и наверняка не по доброй воле отправился ее искать. Сидел бы себе сейчас дома да занимался своими делами, а тут приходится выручать из беды какую-то девицу. Умом-то Джессика это понимала, однако сделать с собой ничего не могла. Злость, обида, страх, теснившиеся в ней, в конце концов, нашли выход в слезах.

Глядя на Джессику, Джейк вновь почувствовал жалость. Вслушиваясь в ее отчаянные рыдания, он думал о том, что никогда бы не поверил, что такая хрупкая девушка способна на такие страдания. Она казалась такой маленькой и жалкой! Мешковатая, не по плечу одежда, спутанные мокрые волосы с проплешиной у виска… Джейк опустился рядом с ней на корточки, движимый непривычным и необъяснимым желанием обнять Джессику, прижать к своей груди, утешить, как маленького ребенка. Он робко провел рукой по ее волосам, потом рука его скользнула к ней на плечо. Неуклюже как-то Джейк потрепал ее за плечо. Однако, почувствовав раздражение от собственной беспомощности, Джейк помимо воли ворчливо проговорил:

– Послушай, слезами горю не поможешь. Нечего лежать тут на земле и рыдать. И если ты думаешь, что я всю дорогу до дома буду вокруг тебя прыгать, ты сильно ошибаешься. Ну давай, поднимайся. Нужно ехать, а то скоро станет слишком жарко.

Джессика наконец сумела подавить рыдания и затихла, хотя плечи ее продолжали вздрагивать под рукой Джейка. Она не ожидала от него ни нежности, ни доброты, ни даже понимания. Однако его грубость, злость и бессердечность с первого же момента встречи глубоко задели ее. Джессика устала оттого, что ее всю жизнь обижали. Устала смиренно склонять голову перед ударами судьбы. Устала шарахаться с пути беспардонных, хорошо одетых хлыщей, таких как Джейк Филдинг, возомнивших себя пупом земли и полагавших, что она недостойна даже стоять с ними рядом. Устала постоянно ждать самого худшего. Джейк прав: слезами горю не поможешь, и жалеть себя нечего. И Джессика поклялась, что никогда больше не станет этого делать.

Она жена Дэниела Филдинга, и пора быть достойной этого имени. Она имеет право ходить с высоко поднятой головой. Она выдержала оскорбления отца и презрение почти всех, кого знала; пережила покушение на жизнь мужа, собственное похищение и сумасшедшие выходки Евлалии, и ничто – ни это ужасное болото, ни слабость и голод, ни даже сам Джейк Филдинг – не сможет ее теперь сломить. В «Трех холмах» ее ждет счастливая жизнь, однако, похоже, придется за нее побороться.

Джессика выпрямилась и, стиснув зубы, вытерла рукой слезы. Обернувшись, она взглянула на Джейка, и взгляд этот ему не понравился. В припухших от слез голубых глазах Джессики светилась отчаянная решимость.

– Можешь обо мне не беспокоиться, – бросила она хрипловатым голосом и упрямо вскинула подбородок, чего Джейк никак не ожидал. – Ты видел, как я плачу, первый и последний раз.

Джессика встала и, гордо вскинув голову, зашагала к лодке.

Глава 6

Залив Атчафалайа считался одним из самых больших в стране. Он занимал площадь около двух тысяч восьмисот квадратных миль водных путей, ведущих по большей части в никуда. Его медленные воды текли и текли в неопределенном направлении, прежде чем раствориться в топкой низменности или повернуть вспять, да так хитроумно, что неопытный лоцман мог плавать по ним в течение многих дней, пока не понимал, что движется по кругу. Случалось, даже бывалые охотники и рыбаки бесследно исчезали в топкой трясине. Среди местных жителей ходили всякие легенды о путешественниках и предпринимателях, которые хвастались тем, что сумеют покорить это проклятое болото, и без вести пропадали в его черном сердце. Немногие из тех, кто осмеливался отправиться в болото один, возвращались обратно.

Но Джейку с Джессикой было об этом неведомо. Да и откуда они могли знать?

Спустя шесть часов после того, как Джейк отправился в путь в полной уверенности, что за поворотом откроется дорога, он по-прежнему, с силой упираясь шестом в дно, продвигал пирогу вперед. Наступил полдень, потом день, однако ничего не менялось, и Джейк стал понимать, что теплой постели и сытной еды им сегодня не видать. Ветви кипарисов, сплетавшиеся над головой, становились все толще, все темнее, клонились к воде все ниже. Пышный занавес из ивовых веток приобретал все более темный оттенок, а испанский мох был местами таким длинным и тяжелым, что Джейку приходилось вытаскивать из воды шест и отодвигать заросли в сторону, чтобы расчистить путь пироге.

Джессика, вся сжавшись, молча сидела на корме лодки. С самого утра они с Джейком и двух слов друг другу не сказали, и временами Джессике казалось, что он вообще позабыл о ее существовании. Она видела, как с каждым часом меняется его лицо, от беззаботного становясь все более мрачным, как он с силой втыкает шест в темную воду и, отталкиваясь от него, продвигает пирогу вперед, оставляя за кормой глубокую борозду из мутной грязи и водорослей. Он проделывал это снова и снова, пока Джессике не стало казаться, что ритм его тела сливается с пульсирующей тишиной болота, становясь его неотъемлемой частью.