Сидони-Габриель Колетт - Клодина замужем Страница 27

В этот вечер я больше не принадлежу себе. Если мой муж пожелает – а это непременно так и будет, – я стану Клодиной, которая его пугает и приводит в неистовство, которая бросается в любовь как в омут, которая дрожит и вцепляется Рено в руку, не имея сил бороться с самой собой.

– Рено! Вы полагаете, Рези – порочная женщина?

Время позднее: около двух часов ночи. Я лежу в кромешной темноте: отдыхаю, тесно прижавшись к Рено. Он только что пережил блаженные минуты, ещё не успокоился и готов хоть сейчас продолжать; я прижимаюсь ухом к его груди и слышу, как нервно бьётся его сердце… У меня всё внутри жалобно стонет, и я наслаждаюсь покоем, наступающим вслед за бурными минутами… Но вместе с разумом ко мне возвращается и неотступная мысль о Рези: она снова и снова встаёт у меня перед глазами.

Вот она стоит в белом, вытянув руки, высокая, в плотно облегающем её платье, и будто светится в темноте, а в моих утомлённых от напряжения глазах мелькают разноцветные точки; вот она сидит перед зеркалом, внимательно разглядывает своё отражение, поднимает руки, прячет лицо, и янтарная шея чуть просвечивает сквозь тускло-золотистый пушок – это тоже Рези. Сейчас, когда её нет рядом, я начинаю сомневаться в её любви. Моя вера в неё ограничивается нетерпеливым желанием постоянно видеть её рядом…

– Рено! Так вы думаете, она порочна?

– Я же тебе сказал, глупенькая, что не знал за госпожой Ламбрук любовников.

– Я спрашиваю не об этом. Иметь любовников ещё не означает быть порочной.

– Нет? В таком случае, что такое, по-твоему, порок? Однополая любовь?

– И да и нет. Всё зависит от того, как ею заниматься. И порок тут ни при чём.

– По-видимому, сейчас я услышу весьма оригинальное определение.

– Мне очень жаль вас разочаровывать. Ведь это же очевидно! Вот я завожу любовника…

– Что-о-о?..

– Это всего лишь предположение.

– Тебе оно будет стоить порки.

– Я завожу любовника, без любви, просто потому что знаю: это дурно. Вот порок! Я завожу любовника…

– Второго, стало быть?

– …любовника, которого люблю или просто хочу– не нервничайте, Рено, это естественный закон природы, и я считаю себя честнейшим существом. Подводим итоги: порок – это зло, совершённое без удовольствия.

– Давай поговорим о чём-нибудь ещё! Все эти твои любовники… Я должен тебя очистить…

– Не возражаю!

(И всё же, если бы я сказала, что заведу «подругу», а не «любовника», Рено счёл бы моё рассуждение вполне приемлемым. Для Рено адюльтер – вопрос пола.)

Она меня волнует. С некоторых пор в этой нежной чертовке, действующей с ловкой предосторожностью, дабы не возбуждать мою подозрительность, я не узнаю бледную от волнения и страстную Рези, горячо меня заклинающую со слезами на глазах… В лукавом взгляде, в котором едва угадывается ласковый вызов, я только что прочла тайну её сдержанности: она знает, – что я люблю её – до чего невыразительно это слово! – она догадалась о моём смятении, когда мы остаёмся вдвоём; во время короткого поцелуя при встрече или прощании (я больше не смею совсем её не целовать!) её дрожь передаётся мне… Теперь она знает и выжидает. Банальная тактика, пусть так. Жалкая уловка влюблённых, старая, как сама любовь, однако я, всезнающая, вот-вот на неё поддамся. О расчётливая дрянь! Я бы ещё могла противостоять вашему желанию, но не своему!

«…Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше, и уйти с головой в теперешнюю любовь, ощутить себя помолодевшим после новой победы – вот цель всей жизни!..»

Эти слова принадлежат не Рези. И не мне – Марселю! Его неосознанная развращённость достигает определённого величия, с тех пор как новое увлечение оживляет его увядающую красоту и неутомимый лиризм.

Он с удручённым видом сидит напротив в огромном кресле, он несёт бред, опустив глаза и сведя колени, и то и дело с маниакальным постоянством поглаживает подведённые брови.

Несомненно, он меня недолюбливает, но я никогда не позволяла себе подсмеиваться над его странными привязанностями; возможно, в этом и кроется секрет его доверия.

Больше чем когда-либо я слушаю его серьёзно и не без смущения. «Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше…»

– Зачем забывать. Марсель?

Он задирает подбородок, не зная, что сказать.

– Зачем? Понятия не имею. Я забываю, сам того не желая. Вчерашний день бледнеет и уходит в туман, заслонённый днём сегодняшним.

– А я бы предпочла похоронить прошлое и его засохшие цветы в благоухающем ларце – памяти.

(Почти против воли я перенимаю его цветистую, пересыпанную метафорами речь.)

– Не стану спорить… – беспечно машет он рукой. – Расскажите лучше о вашем нынешнем увлечении, о его излишне чувственной, типично венской грациозности…

Я морщу нос и грозно насупливаюсь:

– Сплетни, Марсель? Так скоро?

– Нет, пока только нюх. Сами знаете: большой опыт!.. Итак, вы отдаёте предпочтение блондинкам.

– Почему во множественном числе?

– Эхе-хе! Сейчас в фаворе Рези, а ведь когда-то и я был вам небезразличен!

Какая наглость! Его подводит собственное извращённое кокетство. Совсем недавно я бы влепила ему пощёчину, а теперь не знаю, чем я лучше его. Всё равно! Я смотрю на него в упор, с пристрастием разглядывая его хрупкие виски, кожа на которых до времени увяла, и раннюю морщину на нижнем веке; разобрав его внешность по косточкам, я злобно изрекаю:

– В тридцать лет. Марсель, вы будете похожи на старушку.

Так он заметил! Стало быть, это бросается в глаза? Я не смею успокаивать себя тем, что у Марселя особый нюх. В порыве обречённости, а также от лени я себе говорю: «Раз все так думают, пусть так и будет!»

Легко сказать! Если Рези по-прежнему молча меня обхаживает, изводя своим присутствием и неотступными взглядами, похоже, она отказалась от решительного наступления. В моём присутствии она одевается с таким видом, словно готовит оружие к бою; она кадит своими духами и словно в насмешку выставляет передо мной свои прелести. Проделывает свой фокус с мальчишеской ловкостью, и вместе с тем движения её безупречно-уверенны: мне не на что пожаловаться.

– Взгляните, Клодина, на мои коготки! У меня новый лак – чудо как хорош! Каждый ноготь – как выпуклое зеркальце…

Изящная вызывающе-обнажённая ножка поднимается, словно невзначай обронив туфлю без задника, и бледные пальчики поблёскивают нежно – розовым искусственным блеском… и вдруг нога исчезает как раз в то мгновение, когда я, может быть, готова была вот-вот схватить её и прижаться к ней губами…

Другое искушение – её волосы: Рези лень причёсываться самой, и она поручает причёску моим заботам. Берусь я за дело с воодушевлением. Однако от продолжительного соприкосновения с моими руками эта золотая ткань, каждую нить которой я перебираю с величайшей осторожностью, электризуется, липнет к моему платью, потрескивает под черепаховым гребнем, будто занявшийся пламенем папоротник; меня чаруют, пьянят эти волосы, и я впадаю в оцепенение… Я трусливо бросаю этот сноп волос, а Рези теряет терпение или делает вид, что сердится…