Кортни Милан - Доказательство любви Страница 27

Она уже сгорала однажды. Пока еще могла, Дженни соскочила с его колен и стремительно заметалась по комнате. Он проследил за ней взглядом, а затем встал и, неуклюже передвигаясь вокруг стула, добрался до завязанного узлом чулка, стягивающего его запястье.

Дженни прислонилась спиной к двери, готовая убежать.

Он поднял на нее взгляд. Его глаза радостно сияли.

– Скажи мне, что тебе больше понравилось? Привязывать меня или позволять моей руке тебя касаться?

– Я думаю, и то и другое. – Она положила руку на ручку двери. – А что вам понравилось больше? Целовать меня или выделывать эти штучки, чтобы я сбежала, а вы могли спокойно развязать себя?

Он не ответил. Вместо этого высвободил руку и распрямился.

– Ты была права в одном.

– Что, простите?

– Лорд Блейкли – в его полномочия не входит совратить тебя. Я оставлю это удовольствие для себя.

На этой малопонятной ноте Дженни удалилась.

Затаив дыхание, Гарет дожидался, пока дверь не закрылась за мадам Эсмеральдой. Он должен бы проводить ее и убедиться, что слуги не причинят ей вреда. Но он был настолько потрясен и озадачен произошедшим, что не мог заставить себя подняться со стула.

Она соблазнила его. Она соблазнила Гарета. О, к сожалению, не совсем. Но эти ее ясные голубые глаза смотрели за металлический фасад лорда Блейкли. За титул, связавший его. Одно слово – его личное имя – и она могла вить из него веревки, вязать его узлами, в буквальном и переносном смысле.

«Разве это было бы забавно?» – спросила она. Лорд Блейкли не видел в своей жизни места забаве. Даже когда находил время для сексуального акта, он относился к этому как к сделке – быстро и по-деловому. Безличный обмен, деньги за временное физическое удовольствие. Это не имело ничего общего с забавой; лишь отправление естественных потребностей его тела.

Гарет крепко сжал руку. Сила его титула похитила все доброе и веселое из его жизни. Его мать. Его сестру. Его собственные надежды на семейную жизнь. Но Гарет мог позволить себе одну-единственную вещь: эту женщину в своей постели. Пока он еще не забыл, что под маской лорда Блейкли существует человек.

И пусть даже, в дополнение к чисто физическому влечению, переполнявшему его, она разбудила более глубокие и тоскливые раздумья… Он посмотрел на свою руку. В кулаке у него по-прежнему был зажат ее чулок. Забава. Тоска. Одиночество.

Физическое удовольствие сотрет эти глупые, нерациональные чувства из его разума. Так должно случиться. И если этого не произойдет с первого раза, он проделает это снова и снова, пока ее власть над ним не испарится как дым.

Через какое-то время он снова послал ей платье.

Однако на этот раз он послал вместе с ним и служанку.

Глава 7

У Неда были очень твердые представления о том, что значит с удовольствием проводить время. Возьмем парочку добрых друзей и пару кружек эля. Добавим скачки или боксерский поединок, а также милую и не очень требовательную девицу, которая бы не смущалась выставить из-под юбки свои прелестные лодыжки. Все это рождает шутки и смех. Больше напитков. Больше ножек. За эти два года мадам Эсмеральда помогла ему победить охватившее его тогда черное разочарование, он научился находить в жизни мелкие и приятные радости.

Так что этот музыкальный вечер, да еще и в компании своего сурового кузена был далек от его представлений о веселом времяпрепровождении.

Как правило, к веселым вечеринкам не имели отношения и накрахмаленные и напудренные чопорные леди, чьи объемные одеяния исключали саму мысль о том, что женщина может существовать ниже талии. Особенно если одна из этих леди – холодная и прекрасная леди Кэтлин.

Леди Кэтлин сидела настолько далеко от Неда, насколько это было возможным в комнате со стульями, расставленными рядами, и сильно позади него. Так что ему приходилось поворачивать голову, чтобы просто взглянуть на нее.

Однако Нед не имел ни нужды, ни желания смотреть на нее постоянно. Она была предназначена для Блейкли.

И все равно, леди Кэтлин приковывала его внимание. Возможно, причиной тому была ее величественная осанка, спокойствие и уверенность в каждом своем движении. А может быть, его привлекали те особенные взгляды, которые она бросала на него всякий раз, когда он поворачивался в ее сторону.

Вероятно, также и потому, что совсем не многие из присутствующих на музыкальном вечере дам заслуживали пристального взгляда. Взять хотя бы эту костлявую, с негнущейся спиной баронессу, которая, будучи хозяйкой этого ужасного мероприятия, взяла на себя труд объявлять выступающих. Она выглядела так, будто превратилась в окаменелость задолго до того, как вообще появились лодыжки. Нед полагал, что, если задрать подол ее платья, там не удастся обнаружить ничего, кроме многочисленных шнурков и нижних юбок.

Нед вздохнул. По крайней мере, смотреть было приятнее, чем слушать. У Неда не было ни развитого музыкального слуха, ни желания его развить. Юноша нетерпеливо вертелся на стуле.

– А теперь, – объявила хозяйка, – разрешите вам представить нашего особого гостя.

Да, да. Оперного певца. Нанятого, чтобы дать профессиональное представление и тем самым убедить собравшихся благосклонно высидеть до конца любительских экзерсисов. И зачем только Блейкли настоял на приходе сюда Неда, оставалось загадкой. Вероятно, рассудительно подумал Нед, Блейкли узнал, что здесь будет присутствовать леди Кэтлин. Скорее всего, именно так. Кроме того, Блейкли явился сюда под руку с мадам Эсмеральдой – она пришла одетая по последней лондонской моде, и наряд этот делал ее весьма прелестной молодой леди. Зачем еще мог явиться сюда Блейкли, если не для того, чтобы произвести впечатление на свою будущую жену?

Возможно, его к ней интерес наконец пробудился. Он женится на ней, и мадам Эсмеральда будет признана правой.

– Лорд Блейкли, – продолжала баронесса, обмахиваясь веером с изображенными на нем китайскими мотивами, – почтил нас честью исполнить небольшое представление.

Потрясенный, Нед вспомнил, что Блейкли пообещал продемонстрировать оду на публике. Неужели он собирается пропеть ее для этой публики? Однако Блейкли поднялся, спокойный как никогда, и стал пробираться к импровизированной сцене.

Веер баронессы зашелестел с неслыханной силой. И неудивительно. Нелюдимый, надменный маркиз Блейкли не только почтил присутствием ее вечер, но и – впервые – насколько это было известно светскому обществу, решил выступить с публичным представлением.

И не одна только хозяйка салона застыла с неприкрытым интересом. Сидевшие вокруг него женщины словно вытянулись вперед. Воцарилась тишина, так что, когда баронесса остановила Блейкли, все в комнате услышали их обмен репликами.