Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды Страница 27

Опять ударили пушки, теперь от реки. В пылу схватки ни русские, ни кыргызы не заметили, что показались на Енисее парусные суда. То плыла помощь острогу людьми и припасами из Краснокаменска.

Пламенел закат, громоздились черные тучи на горизонте. Чадили редким дымком несколько изб, спасенных от пламени женками и стариками. Стены острога, крыши башен, амбаров, казарм щетинились обожженными древками огненных стрел, прогоревших и потухших.

Но не все кыргызские стрелы пролетели мимо. Не все сабли промахнулись…

Под стеной приказной избы в ряд были сложены мертвые тела защитников острога. Отец Ефим в белой фелони медленно шел мимо погибших, вглядываясь в лица тех, кого успел узнать за недолгую свою службу в русской крепости, и ледяной обруч все крепче сжимал его сердце. Мерно покачивалось кадило в его руке, но сладковатый аромат ладана не достигал ноздрей, забиваемый удушливым запахом крови и гари.

– Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лицо свое от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моем день и ночь? Доколе врагу моему возноситься надо мною?..

Слова псалтыря лились с языка священника, и внутренне дивился отец Ефим, насколько близки они были сейчас его душе.

А с дальней сопки кричал в ярости и в бессилии Тайнах, подняв глаза к пылавшему заревом небу:

– О, всесильные Творцы! Пусть забудется имя мое, Мирошка, если не убью тебя раньше, чем взойдет на небе Ульгер. Велю рвать с тебя мясо кусками и накормлю собак твоими внутренностями!

Его хозончи, его матыры, кто на коне, кто пешком, но, как зайцы, разбежались по сопкам; как лисы, попрятались в распадках. Его лучшая сотня, потерявшая в схватке больше половины воинов, пустилась наутек, побросав знамена с золотыми волчьими мордами.

– Великий Хан-Тигир, возьми меня к себе на небо да подари мне глаза беркута! – продолжал кричать Тайнах, потрясая культей, затянутой кожаным ремнем. – До скончания веков буду смотреть с неба на степь и на табуны. Увижу, как мои воины разорвут тебя, Мирошка – собачий сын, конями! Разнесут по полю…

Олена в окровавленных доспехах удерживала его коня. Волосы растрепались, слиплись от пота, но ей было не до косы. Она все еще не могла остыть после боя и того потрясения, которое испытала, увидев, как меч Мирона легко, словно былинку, снес руку ее любимому…

Глава 10

Еще не остывший от боя Мирон стоял на причале и наблюдал, как пробирается по шатким сходням с дощаника на берег знакомая долговязая фигура.

– Герман? – спросил настороженно. – Какими ветрами тебя занесло?

– Попутными, Мироша, – добродушно улыбаясь, Герман Бауэр, его давний знакомый по работе на голландской верфи, ступил на землю и широко раскинул руки: – Давай обнимайся, старый шорт!

Обнялись, расцеловались по-русски троекратно. Но Мирон держался скованно. И Герман заметил это.

– Ты, старый шорт, не рад видеть свой друг?

– Рад, конечно, просто глазам не верю… Ты – и вдруг здесь?

– А ты хотел видеть ужасный Ромодановский? – захохотал Герман и хлопнул Мирона по плечу. – Меня государь послать. Велел бить тебя по… ухам… Э-э-э, как это по-русски? В ухи?

– В ухо, – мрачно посмотрел на него Мирон. – Ты по навету Костомарова? Что-то долго добирался. Третий год как воевода в могиле…

Герман обнял его за плечи.

– Веди в острог. Царь Петр доволен твоя служба. Я имею от него грамота…

– Доволен? – Мирон уставился на него с недоверием. – А донос? Петр Алексеевич не поверил Костомарову?

– Поверил – не поверил, – Герман многозначительно покрутил ладонью перед лицом, словно рассматривая огромный серебряный перстень с головой льва. – Он не поверить, но посылать в Краснокаменск другого ревизора. Тот грамоту привез от воевода. Винился, шортов сын, перед смертью, что поклеп возводить на Мирон Бекешев.

– Слава Богу! – Мирон перекрестился на купола острожной церкви. – А я-то думал, ты меня в железа закуешь!

– Зашем железа? Зашем закуешь? – снова захохотал Герман. – Пошли в изба скоро-скоро, а то, гляди, дождик упадет…

– Пойдет, – машинально поправил его Мирон, и посмотрел на небо. Ветер гнал темные тучи на восток. Первые звезды мерцали сквозь редкие просветы.

Через час Мирон и Герман сидели в покоях князя за накрытым столом. Выпили уже не по одной чарке, но ни гость, ни хозяин почти не закусывали. И не хмелели. Мирон все еще приходил в себя от столь неожиданного визита. Даже о ране в ноге забыл. А схватка с Тайнахом, встреча с Оленой и вовсе отошли на второй план.

Герман вел себя как старый товарищ, улыбался, хлопал по плечу, но Мирон помнил, как беззлобный с виду немец хладнокровно заколол шпагой незнакомого матроса за то, что тот толкнул его в таверне локтем и с досады выругался. Случилось это мгновенно, словно Герман только и ждал повода прикончить беднягу. А ведь за секунду до того мирно дремал в ожидании пива, надвинув шляпу на глаза…

Вот и сейчас, благостно улыбаясь и покачивая ногой, он раскуривал трубку. Маленькие глазки под тяжелыми веками блаженно щурились на колечки дыма, которые поднимались к потолку. Порой Мирону казалось, что немец его не слушает, но стоило ему замолчать, как Герман разворачивался на стуле и в упор смотрел на него: мол, продолжай. Сам же ронял слова изредка, и то – короткие, вроде: «О!», «Да?» или «Потшему?»

– …Сегодня с Божьей помощью от Тайнашки отбились, но я совсем не уверен, что набег не повторится. Не Тайнах, так другой кыргызский бег попытается выгнать нас с этих земель. Нам пока везло, кроме Тайнаха, никто особо не рыпается. Но это до поры до времени… Два года назад джунгары и кыргызы неделю осаждали Краснокаменский острог. В прошлом году – лазутчики донесли – больше месяца стояли под Кузнецком, погибли сорок человек русских и ясачных, сотню увели в плен. Монастырь подле острога сожгли да два десятка дворов в посаде, скота пропасть угнали, поля потоптали… И в этом году, говорят, по весне еще прошлись по всем ясачным волостям Кузнецкого уезда. А мы тут, на отшибе, не выстоим, коли кыргызские улусы объединятся. Того хуже, если на союз с Равданом пойдут.

– Потшему? – Герман удивленно поднял брови. – Кто сказал?

– Я сказал, – буркнул Мирон. – Контайша Равдан в силу вошел. Хоть и побили его под Краснокаменском, и от богдыхана урон понес, но тыщи три воинов у него постоянно в седле. – И от досады, видно, стукнул кулаком по столу. – Зело нас беспокоят джунгары, то и дело в степь набегают, в полон людей уводят. Да и другие места разоряют.

– То так, – согласился Бауэр. – Владелец джунгарский предъявлять претензии на земли по Иртышу до Тары и дальше – от Томска до Саян-камня. Государь наш, Петр Алексеевич, того ради велеть нам действовать для приведения оных в успокоение и послушание.