Жюльетта Бенцони - Катрин и хранитель сокровищ Страница 27

— Как ты прекрасна! — прошептал он голосом, прерывающимся от волнения. — И как я скучал по тебе! Сорок пять дней без тебя, без твоей улыбки и твоих губ. Это была целая вечность, моя милая!

— Теперь я здесь, — сказала Катрин, улыбаясь и возвращая ему поцелуй. — Ты можешь забыть обо всем.

— Ты так быстро забываешь тяжелые времена? Я так не могу… Я немного нервничал, подвергая тебя этому ночному путешествию, несмотря на отчаянное желание снова тебя увидеть. Ты выглядела такой бледной в часовне! Я мог бы сказать, что ты больна…

— Там было так холодно! Ты тоже выглядел бледным!

Он все еще был бледен. Катрин чувствовала, как дрожит его худое, длинное тело, когда он обнимал ее. Она пока не хотела говорить ему о ребенке, потому что он тогда не решился бы притронуться к ней. А она знала, как он желал ее, как она была ему необходима. Это был физический голод… Его лицо носило следы недавних страданий. Он пролил потоки слез над телом матери, и эмоциональное напряжение истощило его. Но этот трагический вид только делал его дороже для Катрин. Она все еще не понимала природу странных уз, которые привязывали ее к Филиппу. Любила ли она его? Если любовь — это душевное страдание, острое желание, которое она испытывала каждый раз, когда думала об Арно, то было ясно, что она не любила Филиппа. Но если это просто нежность, сильное физическое влечение, то, возможно, Филипп действительно прокрался в уголок ее сердца.

Филипп помог ей снять толстое и тяжелое верхнее платье, поднял ее на руки, понес и положил на огромную кровать, затем встал на колени, чтобы спять с нее обувь. Очень осторожно снял черные кожаные башмачки, потом шелковые чулки, которые доходили ей до колен. Некоторое время он держал в руках ее обнаженную ножку, целуя каждый розовый ноготок.

— Ты замерзла, — сказал он нежно. — Я сделаю огонь посильнее.

В камине горели дрова, но, чтобы сделать пламя еще более сильным и яростным, Филипп набрал целую охапку веток из стоящей недалеко корзины и бросил их на поленья. Огонь ярким пламенем взвился вверх. Филипп вернулся к Катрин и стал ее раздевать.

Он всегда привносил что-то новое и необыкновенное — медленный ритуал ее раздевания. Его руки были нежными и ласкающими, а манеры деликатными. Это был обряд, которым они оба наслаждались и который усиливал желание и разжигал дикую бурю страсти.

Филипп сдерживал себя только для того, чтобы потом безраздельно властвовать…

Катрин очнулась от сладостного оцепенения, охватившего ее. Ее голова покоилась на груди Филиппа. Он не спал и, опершись на локоть, играл шелковой гривой своей любовницы. Разбросанные по подушке волосы походили на золотую ткань, отражая пляшущее пламя камина. Когда Филипп увидел, что ее глаза открыты, то улыбнулся, и его длинное лицо приобрело неожиданное очарование. Исчезли суровость и высокомерие.

— Почему я так сильно тебя люблю, хотел бы я знать?

Ты разжигаешь мою кровь, как ни одна женщина раньше. В чем твой секрет? Может, ты ведьма?

— Я — это просто я, — сказала Катрин, смеясь.

Но Филипп неожиданно стал серьезен. Он задумчиво смотрел на Катрин, а в его глазах светилось благоговение перед прекрасным созданием. Филипп нежно поцеловал Катрин и сказал:

— Просто ты сама… и однако именно в этом секрет твоего волшебства. Ты сама… редкое существо, полуженщина, полубожество… несравненное, драгоценное существо, за которое могли бы сражаться целые армии. Некогда жила подобная женщина… Две страны вели войну только из — за того, что она покинула своего мужа. Столица одной была сожжена дотла, люди умирали тысячами ради того, чтобы покинутый муж вернул свою жену. Ее звали Еленой… она была блондинкой, как и ты… хотя не такая светлая, смею сказать… Какая еще женщина, включая прародительницу Еву, когда-либо имела волосы, подобные твоим?.. Мое золотое руно…

— Какое прелестное название! — воскликнула Катрин. Что оно означает?

Филипп обнял Катрин и поцелуями заставил замолчать.

— Это еще одна легенда античности. Я тебе когда-нибудь ее расскажу…

— Почему не сейчас?

— Угадай! — сказал он, смеясь.

И вновь только потрескивание огня нарушало тишину, а Филипп и Катрин забыли обо всем.

Когда она сказала ему, что беременна, он на мгновение онемел от изумления. Затем его охватила ликующая радость, и он так благодарил Катрин, как будто она сделала ему редкий подарок.

— Ты позволяешь мне чувствовать себя виноватым! воскликнул он. — Мне было стыдно, что я послал за тобой сегодня вечером… в тот самый вечер, когда моя мать… но теперь новая жизнь прощает мой грех. Дитя-сын, конечно!

— Я постараюсь родить сына, — сказала Катрин серьезно. — Ты доволен?

— Ода!

Филипп встал и заполнил вином два золотых кубка.

Один он протянул Катрин.

— Вино из Малвазии! Давай выпьем за здоровье нашего ребенка!

Он поднял кубок, осушил его одним глотком и затем вновь лег на кровать и смотрел на Катрин, которая пила из своего кубка маленькими глотками.

— Ты похожа на кошку, которая получила сливки, сказал он, наклоняясь, чтобы поймать губами каплю вина, катившуюся по груди Катрин. — Теперь скажи мне, как я могу вернуть тебе хоть немного счастья, которое ты дала мне?

Он вновь прижал ее к своей груди. Катрин слышала, как бьется сердце возлюбленного. Но ее сердце билось вдвое быстрее… Наступил нужный момент… Она упрекала себя за то, что так долго откладывала. В радостях этой ночи любви она почти забыла просьбу Одетты. Она прошептала:

— Я… Я хочу просить тебя о любезности…

— Говори быстрее, что это такое. Я заранее согласен.

Она печально покачала головой.

— Не делай поспешных обещаний. Тебе не понравится, когда ты услышишь, о чем я собираюсь просить… ты, вероятно, рассердишься!

Она подождала, чтобы посмотреть, как Филипп будет на это реагировать, и встревожилась, когда он начал смеяться.

— Это совсем не смешно, — сказала она, чувствуя себя слегка задетой.

— Напротив! Я уже знаю, о чем ты собираешься меня просить!

— Ты не можешь этого знать!

— В самом деле? Это совсем просто, если знать тебя. У тебя всегда в запасе есть невозможные «одолжения», чтобы просить меня о них. Ты думаешь, я не знаю о твоей дружбе с глупой Одеттой Шандивер? В моей полиции не такие дураки, моя красавица.

— Ну, что тогда? — с беспокойством спросила Катрин.

— Как же герцог Бургундский поступит с заговорщиками?

— Герцог Бургундский намеревается совершенно ничего не делать, чтобы не вызывать слез на твоих прекрасных глазах. Девушка, монах и купец могут искать другого места, где их повесят… Их всех освободят. Но я боюсь, что им придется покинуть Бургундию. Твоя Одетта может отправляться в Саввой и там где-нибудь найдет себе убежище. Монах может убираться в свой Мон Бевре при условии, что он никогда не пересечет наши границы, а купец пусть возвращается в Женеву. Ты удовлетворена?