Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари Страница 27

– Гильем, право, ты мог бы сделать над собой усилие! Сейчас пять часов, можно же было попросить сиделку тебя переодеть!

– Зачем? После чая я все равно вернусь к себе и лягу, – отозвался супруг. – Кого это я вижу? Неужели моего крошку Эжена?

К этому времени малыш уже стоял, держась ручонками за перила. Услышав голос отца, он испустил восторженный визг и засмеялся.

– Рад видеть папочку! Леонора, передай его мне, пожалуйста! Я все время боюсь его уронить, надо что-то придумать…

Молодая женщина встала, вытащила ребенка из манежа и посадила его супругу на колени, после чего томной походкой прошла к накрытому столу и села. Клеманс проводила ее озадаченным взглядом.

– Дорогая, вам нездоровится? – спросила она.

– Отнюдь, просто сегодня у меня нет настроения, – ответила Леонора тихо. – Я скучаю по моему острову, но я вам уже об этом говорила, когда мы с вами были дружны.

– Мы могли бы оставаться подругами.

– Судьба распорядилась по-иному.

– Нет, судьба тут ни при чем, – сквозь зубы проговорила Клеманс. – С тех пор как в доме появилась Николь и с Гильемом случилось несчастье, вы очень изменились.

– Все дело в том, что раньше вы жалели несчастную, с которой дурно обращался супруг, а теперь вам неприятно видеть, что она сумела отстоять свою свободу.

– Что ж, видеть, как вы распорядились этой свободой, мне действительно неприятно. Спасибо Небесам, вы не переходите грань. В противном случае это был бы позор для всей семьи!

Эта реплика старшей невестки не достигла ушей Оноре Лезажа. Не услышал ее и Гильем, который играл с сыном. Игра заключалась в том, что отец щекотал малыша, а тот пронзительно верещал и заливался серебристым смехом. Что до Николь, то она ловила каждое слово и чуть ли не охала от удовольствия. Больше всего на свете горничная боялась лишиться взаимопонимания и дружеской привязанности, которые связывали их с Леонорой.

Полчаса спустя Сюзанна, пятидесятилетняя гувернантка, пришла забрать посуду. Николь последовала за ней с салфетками и скатертью: Эжен успел перевернуть чашку с чаем, поскольку Гильем настоял на том, чтобы взять его к столу и угостить пирожным.

– По твоей вине мальчик вырастет капризным, сын мой! – высказал свое мнение Оноре. – И готов поспорить, что вечером у него разболится живот. Он еще слишком мал для пирожных!

– Полностью с вами согласна, отец, – подхватила Клеманс, которая тоже с неодобрением наблюдала за этой сценой.

– Ничего страшного с ним не случится, – ответил на это Гильем. – Я дал ему крошечный кусочек. Коликам неоткуда будет взяться. Леонора, отнеси Эжена в детскую. По-моему, он хочет спать.

Авторитарный тон и каменное выражение лица супруга вызвали у Леоноры раздражение. Он даже не снизошел до того, чтобы на нее посмотреть.

– Отнеси сам! Я не прислуга, чтобы мне приказывали! – отозвалась она.

– Господи, если бы я мог, я бы сделал это с удовольствием, только бы не видеть твои закушенные губы и длинный лисий нос! – вскричал ее супруг.

Эжен испугался и заплакал. Клеманс встала и взяла мальчика на руки.

– Я сама его отнесу. Этот херувим и вправду зевает. А вас, Гильем, я очень прошу: поберегите нервы!

Калека передернул плечами и, приводя руками в движение колеса своего кресла, направил его к окну.

– Если бы только моя бедная Эжени была с нами и слышала ваши речи, сын мой, как бы она огорчилась! – посетовал Оноре Лезаж.

– Не смешите меня, отец! При ее жизни было еще хуже, чем теперь, – сердито сказал Гильем. – Матушка кричала еще громче, когда мы собирались все вместе и у нее внезапно начинался припадок ярости. К несчастью, я унаследовал этот недостаток.

– Я запрещаю тебе порочить женщину, которая произвела тебя на свет!

И с этими словами хозяин дома покинул гостиную, чтобы, по своему обыкновению, после чаепития выкурить сигару в библиотеке.

Леонора с Гильемом остались одни, на безопасном расстоянии друг от друга.

– Ты – грубиян, животное! – проговорила она, не отходя от камина. – Так меня унижать! Были бы мы наедине, но поступать так со мной в присутствии твоего отца и Клеманс!

– Мы уже давно не остаемся наедине, так что у меня нет выбора.

– И раз уж ты больше не можешь меня мучить или бить, ты меня оскорбляешь! Большая ошибка с твоей стороны, мой супруг!

– Большой моей ошибкой было жениться на такой гарпии, как ты, и надеяться, что когда-нибудь я тебя полюблю!

Уязвленная этими словами, она подскочила ближе, но не настолько, чтобы он смог дотянуться до нее.

– Но между нами было и хорошее! Ты не можешь это отрицать! Первые свидания там, на Реюньоне, лунные ночи на пляже, а по утрам мы просыпались друг у друга в объятиях! Позволь мне думать, что ты все-таки любил меня хоть немного, пусть даже только в те несколько месяцев.

Гильем опустил голову. Он уже устыдился своей выходки, своей намеренной жестокости.

– Конечно я тебя любил. Но, полагаю, недостаточно сильно…

– Не так сильно, чтобы забыть свою страсть к Анжелине, которая отдалась тебе вне священных уз брака! Она, несомненно, глубоко запала тебе в душу, потому что, как только ты ее снова увидел, я перестала для тебя существовать! Хотя нет, я нужна была тебе в постели или чтобы выместить на мне свою злость…

Он помедлил с ответом. Слова жены напомнили ему о том, что его подозрение стало реальностью: они с Анжелиной зачали ребенка, плод их сумасшедшей тайной страсти.

– Мне очень жаль, Леонора. Отчасти ты права. Если бы мы остались на Реюньоне, возможно, мы с тобой до сих пор были бы счастливы.

– Конечно были бы!

– Тогда давай попробуем сохранить хорошие отношения, хотя бы ради детей, – предложил он. – Я смотрю сквозь пальцы на твою интрижку с судьей, это в некотором роде твое право. Я же прошу тебя: забудь прошлое. Анжелина вышла замуж и ждет ребенка от Жозефа де Беснака.

Леонора вздрогнула от удивления. Выходит, Николь слышала не весь разговор между повитухой и Гильемом? Новость привела ее в еще большее смятение. Она почувствовала, что балансирует на грани ненависти и отречения. Зачем мстить сопернице, когда все в прошлом и ее с твоим мужчиной уже не связывают чувства? И все же ревность, обида и злоба напомнили о себе с новой силой. Путь назад был теперь отрезан.

– Что ж, хотя бы это ее дитя родится в браке, – сухо заключила она.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ходят слухи, что красотка Анжелина родила от тебя ребенка – мальчика, которого усыновила Жерсанда де Беснак.

Гильем Лезаж побледнел как полотно. Он достал трубку и кисет с табаком только для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Леонора пристально наблюдала за ним. Боже, как она когда-то его любила! В его объятиях, ощущая на себе его крепкое и жаркое тело, она стала женщиной, испытав лишь незначительную боль. Но разве то была большая плата за наслаждение, какое ей довелось потом испытать? Чувственная, с горячей кровью, Леонора оказалась ненасытной в любви. В постели она забывала обо всем, кроме своего удовольствия, а потому даже не подозревала, что супруг не разделяет ее восторгов. И вот они приехали в Арьеж, и на паперти местного собора она увидела молодую женщину такой солнечной красоты, что рядом с ней остальным дамам оставалось либо любоваться ею, либо проклинать ее.