Маргарет Макфи - Западня для лорда Страница 27

— Вот поэтому они так часто пускают пыль в глаза, — призналась она, грустно улыбаясь. — Спасибо за то, что сопровождали меня, и за все, что сделали.

— Всегда пожалуйста, Венеция. Рад, что позволили помочь.

Посмотрев ему прямо в глаза, она высказала то, что было на сердце:

— Вы не тот человек, которым вас считает весь Лондон.

— То же самое я могу сказать и про вас.

— Возможно, мы и в самом деле друг друга стоим, — повторила она слова, произнесенные лунной ночью на балконе.

Он протянул ей руку, и она, сжав его пальцы, пересела на сиденье рядом с ним. Ехать, держа его за руку, казалось совершенно правильным и успокаивающим после всех невзгод, пережитых этой ночью, а также и вновь всплывших в памяти давних воспоминаний.

— Мне страшно за этих женщин. — Невидящим взором глядя на противоположную стенку экипажа, Венеция заново переживала аналогичную сцену из ее прошлого. — Негодяи, совершившие это, скорее всего, были наняты хозяином одного из домов терпимости, где прежде работали эти женщины.

— В таком случае велика вероятность, что магистраты с Боу-стрит отыщут их.

Венеция лишь покачала головой:

— Констебли ничего не станут предпринимать. Не в первый раз уже возникают подобные трудности, хотя такого ужаса, как сегодня, еще не было. Закон не охраняет проституток. — В ее голосе послышалась горечь, которую она, будучи слишком усталой, даже не пыталась замаскировать. — Простите меня, я вовсе не собиралась читать вам нотации. — Она откинулась на спинку сиденья. — Боюсь, для вежливости я слишком измотана.

Он нежно обнял ее за плечи:

— Изнасилование — страшное преступление. Мерзавцы, его совершившие, будут найдены и наказаны, Венеция. Я уверен, что в данном конкретном случае магистраты с Боу-стрит внимательнее отнесутся к своим обязанностям.

Венеция была слишком усталой, чтобы понять истинный смысл его слов. Ее голова отяжелела, отказываясь соображать. Линвуд казался ей сильным, теплым и безопасным, и она прислонилась к нему, радуясь, что он искренне обеспокоен как судьбой бедной поруганной женщины, так и ее собственной.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, хотя всем сердцем хочу, чтобы вы оказались правы.

— Правосудие восторжествует, Венеция.

— В самом деле?

Его слова имели горько-сладкий привкус. Правосудие для павших женщин. И для Ротерхема. Об этом сейчас думать совсем не хотелось. Переплетя пальцы с пальцами Линвуда, она положила голову ему на плечо и, запретив себе думать о чем-либо, просто наслаждалась его обществом, покачиваясь в экипаже, катящемся по спящим улицам Лондона.

Венеция легла в постель, как только приехала домой, но ее сон был тревожен. Ей снился Линвуд.

Во сне она стояла в своей спальне. Судя по льющемуся из окон холодному свету, был белый день, но она тем не менее была облачена в свое новое вечернее платье из черного шелка, которое приберегала для особых случаев и которое наверняка вызвало бы нешуточный скандал. Но такая огласка пойдет на пользу и ей, и ее театру. Ее волосы были собраны в высокую прическу с несколькими выпущенными прядями, красиво обрамляющими лицо и ниспадающими на шею. Она смотрела на мужчину, сидящего у нее на кровати, полностью одетого во все черное, будто они заранее договорились о соответствии нарядов. Он хранил молчание, его черные глаза сверкали от страсти и невысказанных секретов.

— Вы хотите меня? — спросила она низким, томным голосом, напряженно ожидая ответа, который по какой-то причине представлялся для нее чрезвычайно важным.

Линвуд не произнес ни слова. Ему не нужно было этого делать, ответ она прочла в его взгляде, в его напряженном теле, в окружающем воздухе, которого вдруг стало так мало, что было нечем дышать.

Венеция перевела взгляд на пистолет, который держала в руке, старомодный дуэльный пистолет, совсем как у ее отца. Он казался ей невероятно большим и тяжелым, но при этом рука не дрожала, направляя оружие в цель, в грудь Линвуду. Она снова воззрилась ему в лицо.

Линвуд не посмотрел на пистолет даже тогда, когда она взвела курок, приготовившись стрелять.

— Линвуд. — Она произнесла его имя громко и отчетливо и зашагала к нему. — Линвуд, — повторила она мягче, как изысканную ласку.

Она подошла к нему вплотную, уперев дуло пистолета прямо в белоснежную льняную рубашку, под которой скрывалось сердце. Венеция содрогнулась, казалось, она слышит его биение.

Он прошептал только: «Венеция», после чего подался вперед и прильнул губами к ее губам. Этот поцелуй все изменил. Пистолет был забыт. Линвуд все изменил. Он целовал ее, она льнула к нему, подчиняясь чувству, зреющему в ней с самого первого дня. Он обхватил ее груди, бедра, разрушая существующие между ними преграды, прикасался к ней так, как ни один мужчина. Он целовал ее и ласкал до тех пор, пока она не прекратила сопротивление. Сняв друг с друга одежду, они упали на кровать в едином крепком объятии. Ее лоно пульсировало от желания. Она раздвинула ноги, открывшись ему, нуждаясь в нем и в том, что мог дать ей только он один.

— Да, — прошептала Венеция, долгие годы отвечавшая неизменное «нет».

Она встретила темно-пронзительный, обжигающий взгляд Линвуда, когда он склонялся над ней, касаясь лона кончиком своего члена, поддразнивая и оттягивая момент окончательного слияния.

— Френсис. — Она чуть слышно позвала его по имени, показывая тем самым, кто они друг другу. — Френсис! — вскричала она изо всех сил, сгорая от желания и нетерпения, чтобы он поскорее вошел в нее, сделал своей.

Вздрогнув, Венеция пробудилась ото сна. Сердце бешено колотилось в груди, кровь неистово неслась по жилам. Она прерывисто дышала, в тишине спальни звук казался оглушительно громким. Сон, от которого она не вполне оправилась, казался столь реальным, что она огляделась по сторонам в поисках Линвуда. Но никого не обнаружила в спальне, залитой серебристым лунным светом.

Камин давно погас, и ее дыхание облачкам и вырывалось в холодном воздухе. Лежа под одеялом, Венеция дрожала, но вовсе не от озноба. Напротив, тело сжигал огонь желания, соски под грубой тканью ночной сорочки набухли, между ног полыхало пламя. Лоно трепетало и томилось, моля о прикосновении мужчины с красивым, серьезным, опасным лицом и черными глазами, способными проникнуть прямо в душу.

Скользнув рукой между ног, она дотронулась до увлажнившейся промежности.

— Френсис, — прошептала она, удивляясь быстрой и неожиданной реакции собственного тела.

Изогнувшись, громко вскрикнула, захваченная мощным взрывом эмоций, унесшим ее далеко за пределы одинокой спальни на вершины, о существовании которых она и не помышляла.