Барбара Картленд - Гордая принцесса Страница 27

И в то же время она понимала, что эти ночные похождения увлекали его просто потому, что жизнь во дворце была скучна и однообразна. Став взрослым, он уже не мог мириться с деспотизмом отца, а достойного применения своим силам не находил…

Смерти Юлиуша можно найти много причин и объяснений, но факт оставался фактом: он рисковал жизнью совершенно бессмысленно, его смерть никому не помогла, а только углубила пропасть между сторонниками Радаков и Шарошей.

– Спасибо, граф, за рассказ, – спокойно сказала Илона, и они сменили тему.

Сейчас, продвигаясь вместе со всеми в полной темноте, она думала, что, показав ей потайной ход, Юлиуш невольно способствовал спасению Добруджи.

Она вспоминала, как выпытывала у брата, откуда тот узнал про потайной ход.

– Ты помнишь старого Гискру? – спросил он.

– Да, конечно.

Гискра был камердинером Юлиуша, он ухаживал за мальчиком с тех пор, как тот перестал нуждаться в няне. Он служил еще их деду и всегда казался Илоне невероятно древним. Гискра и в самом деле напоминал маленького гнома, и в детстве она часто воображала себе, что в горах работают многочисленные Гискры, добывая аметисты и другие камни, которые так любила ее мать.

Гискра обожал Юлиуша и всюду следовал за ним, как преданный спаниель, не требуя от жизни ничего, кроме возможности служить ему.

– Гискра узнал о ходе от деда, – сказал ей Юлиуш. – По-видимому, дед однажды захотел его осмотреть, а Гискра светил ему фонарем.

– И Гискра рассказал тебе о нем?

– Он провел меня по нему, когда мне захотелось порыбачить, а папа запретил покидать дворец.

– Почему? Юлиуш пожал плечами:

– Ты же знаешь папу. У него всегда найдется причина!

Люди князя перешли реку далеко от дворца, и теперь, когда земля Шарошей осталась позади, Илоне стало страшно.

А что будет, если войска короля только и ждут, когда князь выступит против русских? Что если они спрятались, готовые отразить нападение войск Шароша? Ведь если добруджанцы начнут воевать между собой, то это только на руку русским!

Однако в прибрежных лесах стояла тишина. Деревья росли не слишком густо, но все же скрывали движущихся всадников. В тишине изредка раздавалось позвякиванье уздечек и шумное дыхание лошадей.

Перед приближением к замку князь предупредил всех:

– Идем молча. Без крайней необходимости никто не разговаривает. В случае опасности обращаться к офицеру только шепотом: ночью голоса звучат особенно громко!

Все тридцать телохранителей князя ехали верхом в темных кавалерийских накидках поверх мундиров. У каждого за поясом был пистолет, а к седлам лошадей приторочены винтовки.

Чтобы двигаться бесшумно, князь приказал всем снять шпоры, которые вообще не были нужны таким великолепным наездникам и служили скорее декоративным украшением. Ни один добруджанец, катаясь верхом в гражданской одежде, никогда не надевал шпор.

Хотя река уже осталась позади, им еще предстоял долгий путь сначала по лесу, а потом по каменистому плато, усыпанному огромными валунами – следами деятельности древнего вулкана.

Даже днем ехать быстрее было бы невозможно. Ночью же каждый шаг грозил коню вывихнутой ногой или падением, хотя надежные добруджанские кони привычны к такой почве.

Часа через полтора пути князь подъехал к Илоне. Она почувствовала его присутствие, еще не видя его. Вдруг на небе показалась луна и осветила прекрасное лицо ее мужа, с темными омутами глаз, выражения которых Илона не могла разглядеть.

Он положил руку на ее плечо, и по телу девушки пробежала дрожь, словно оно ожило от его прикосновения.

– Вы в порядке? – почти неслышно проговорил он.

Илона кивнула и улыбнулась счастливой улыбкой. Он помнит о ней! Она ему небезразлична! Но внутренний голос шепнул: «Ты нужна ему сейчас! Если ты струсишь, они не смогут найти вход во дворец!»

Он снял руку, и Илоне нестерпимо захотелось пересесть к нему в седло: там ей было бы спокойно и надежно. Ей безумно хотелось ощутить объятия его сильных рук и положить голову на грубую ткань его мундира.

«Я люблю его! Люблю так сильно, что если мы оба сегодня погибнем, это не имеет значения – лишь бы быть рядом с ним!»

Теперь ей не страшны даже пушки, которых она так боялась, когда немцы обстреливали Париж. В ту пору мать учила ее не выставлять напоказ свои чувства, и она, воспитывая свою волю, продолжала рукодельничать под грохот разрывающихся снарядов. Иногда они с Магдой ходили смотреть па разрушения, причиненные обстрелом – дома с искромсанными, вывороченными чугунными решетками. Это было устрашающее зрелище, но еще страшнее был вред, наносимый психике людей, выражавшийся в полной их деморализации. При начале обстрела парижане истерически кричали, бежали в укрытия, женщины и дети залезали в подвалы и погреба. И лишь ее мать оставалась внешне совершенно спокойной и невозмутимой, даже когда снаряд падал в ста ярдах от их дома.

Сейчас ей вспомнились те вечера, когда, сидя за вышиванием, она напряженно вслушивалась в тишину и считала секунды между залпами. Теперь она испытывала тот же самый страх, и лишь присутствие мужа немного утешало ее.

« Он такой необыкновенный, прекрасный, благородный, – думала она. – Неудивительно, что все его обожают!»

Князь ехал впереди отряда, стараясь по возможности укрыть своих людей либо за деревьями, либо за огромными валунами.

После трех часов пути слева от себя Илона увидела очертания дворца.

Чтобы подойти к нему незаметно, им пришлось сделать большой крюк, и сейчас они приближались к дворцу с задней стороны. Поблизости от дворца разрослась густая роща, и в призрачном свете луны казалось, что крепость построена на вершинах деревьев.

Илона знала, как крепки стены дворца, рассчитанные на долгую осаду, но сколько там сейчас русских – не знал никто. Она только молилась, чтобы отряду князя удалось опередить врага и не дать ему установить пушки.

Никто об этом не говорил, но Илона была уверена, что сведения о приходе русских принесли цыгане. И они были рады навредить королю. Цыгане умели передвигаться настолько незаметно, что их не могли обнаружить самые наблюдательные дозоры. Их долго преследовали во многих странах, и они научились бесшумно срываться с места и уноситься в известные только им труднодоступные места.

Может быть, это известие принесла Аладару соблазнительная Маша? Интересно, как он выразит ей свою благодарность? Мысли о Маше причиняли Илоне такую боль, что ей хотелось кричать от горя, но, взяв себя в руки, она сказала себе: сейчас не время для ревности и ненависти к женщине, которая, без сомнения, является любовницей ее мужа. «Сейчас важно только одно: чтобы все прошло удачно и Аладар не пострадал», – внушала себе Илона.