Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 28

Улыбочка капитана Родригеса на миг стала напряженной, но он тут же рассмеялся:

— Ну что вы, лейтенант, какие могут быть долги! Я был бы плохим католиком, если б не сделал для ближнего своего такую малость. Господь все видит, и мне этого довольно.

Каналья. Боишься, но не отступаешь?

— Ну что вы, капитан, разве может любезность, сделанная от чистого сердца, остаться без награды? Конечно же, дон Фердинандо не унизит вас своей попыткой отдать долг золотом или услугой, он слишком благороден для этого. Но раз Господь все видит, он-то непременно вознаградит вас именно так, как вы того заслуживаете. Вы же не сомневаетесь в Его справедливости! Или в том, что у Господа достаточно слуг в этом бренном мире…

«Кажется, я опустился до угроз», — отстраненно подумал Тоньо, выслушивая очередное витийство капитана Родригеса, призванное доказать, что он не боится и не отступится от мести.

Тупик. Капитан стоит на своем, мне совершенно некуда деваться, что же делать?

— Что ж, благодарю вас за прекрасный обед и не менее прекрасное известие, капитан Родригес, — Тоньо откинулся на спинку стула. — Если позволите, я пойду займусь своими непосредственными обязанностями.

Капитан торжествующе ухмыльнулся и позволил. Царственно. Откуда только в нем взялось? Иногда мечты о мести творят с людьми чудеса. Делают из них настоящих львов. Правда, потом из этих львов получаются чучела, как в холле мадридского дома отца Кристобаля.

Ошиблись вы, непогрешимый наш отец Кристобаль, выбирая учителя! И меня это совершенно не радует.

Тоньо это не радовало до такой степени, что во время обхода орудийных палуб и осмотра припаса он едва не поднял «Санта-Маргариту» на воздух. Нечаянно. Просто слишком ярко представил, как две недели прячется от брата и его компании по всему кораблю, как они находят Тоньо около крюйт — камеры и обнажают шпаги — и под их ногами загорается палуба. Потому что он все равно не даст себя убить, даже если придется сжечь королевского ублюдка заживо вместе со всеми его фазанами. И плевать, что вместе с ними сгорит все судно и сам Тоньо! Вместе отправятся в ад, и еще посмотрим, кому там придется хуже!

— …дон Альварес! Стойте же, стойте!.. — вырвал его из кровавой мути перепуганный насмерть голос второго канонира, дона Карлоса Сантаны.

Тоньо вздрогнул и попытался понять, что происходит и почему у него перед глазами все равно огонь, все в огне, и он сам пылает, не чувствуя жара…

Он горит?! Господи, нет!

Огонь погас. Призрачный огонь, готовый пожрать самого Тоньо, и огонь настоящий — около него дымились какие-то тряпки, и доски палубы обуглились, а ствол мортиры нагрелся, как после десятка выстрелов. И обуглился бок бочонка. Порохового.

Господи, спасибо тебе, что бочонок был пустым!

— Все в порядке, Карлос, — буркнул Тоньо, отмахиваясь от дыма.

Канонир смотрел на него расширенными глазами и не решался осенить себя крестным знамением.

Тоньо передернул плечами.

— Я же сказал, все в порядке.

— Так точно, лейтенант, — дрожащим голосом отозвался Карлос и глянул вниз, на горелые тряпки. — Может быть убрать это?.. и это, вы… ну… если что надо, лейтенант, вы только скажите! Мы всегда!..

От этой внезапной поддержки, пусть робкой, пусть бесполезной, Тоньо полегчало.

Не настолько, чтобы поверить, что все обойдется само собой. Но способность мыслить здраво к нему вернулась. Как говорил мессир алхимик, нет такой задачи, чтоб не имела решения. А если ты его не видишь, значит просто смотришь не туда.

Но главное — дышать спокойно, улыбаться и не позволять ярости или отчаянию взять верх.

До самой ночи Тоньо дышал спокойно и улыбался, проводя ревизию своего пушечного хозяйства.

Проверил боеспособность двух новых мортир, заставил нерадивую обслугу починить заедающий пушечный порт, развел по разным расчетам двух имбесильос, что-то не поделивших в Барселоне…

Подумалось, что по большому счету он сам и капитан — такие же имбесильос. Петухи бойцовые. Гонору много, ума мало. Совсем же необязательно было оскорблять Родригеса, выглядывая в окно Каталины. Да и выбирать из всех дам именно ее, когда он видел, какими глазами глядит на нее капитан.

Но только теперь поздно. Капитан уже сговорился с Фердинандо, и послезавтра…

Нет. Сейчас не надо думать о том, что будет послезавтра. Сейчас надо подумать о вечном и прекрасном.

Помолиться. Подумать, что бы сделал отец Кристобаль на его месте… но не о том, что отец Кристобаль бы не попал в суп, как неразумный индюк.

Мысли о Великом Инквизиторе помогли Тоньо продержаться до ночи. Но вот ночью…

Ему снилось, как его впервые пришли убивать. В Саламанке. Весь тот ужас, когда он проснулся, услышал чужие шаги под своей дверью и понял, что это за ним.

Ему снилось, как он тихонько поднялся с постели, свернув одеяло и подушку так, чтоб было похоже на спящего человека, схватил кинжал и выбрался за окно, на узкий карниз. Как ждал, затаив дыхание и прилепившись к стене, что сейчас они переворошат постель, высунутся в окно и найдут его там. Как смотрел на мощеный камнем двор с высоты третьего этажа и думал, кто первый найдет его внизу, с переломанными ногами: мессир алхимик, Берто или убийцы?

Тогда, в четырнадцать лет, он не мог зажечь даже трут без огнива, не то что доски под ногами убийц. Тогда он вообще не был уверен в том, что у него будет фамильный дар Альба. И сейчас, во сне, он тщетно пытался дотянуться до своего огня, точно зная, что если не дотянется, не остановит убийц — они доберутся до него.

От старания и страха он покрылся ледяным потом, руки заскользили по камню, в носу засвербело… нет, господи, только не чихнуть!..

Он чихнул.

И тут же тихие шаги загрохотали к окну, за ним, и Тоньо замахнулся кинжалом, чтобы ударить первого же — и потерял равновесие…

Третий этаж.

Мощеный двор.

Я падаю?..

Будь ты проклят, Фердинандо!

Он упал и проснулся. Дома, в Саламанке. Полугодом позже. Проснулся от запаха дыма и панических воплей — в доме, где он снимал комнаты, начался пожар. Внизу, на первом этаже. И снова был ужас неминуемой смерти, тем более страшной, что его убивал огонь — тот самый огонь, что должен был повиноваться ему, служить и защищать.

И снова он тянулся и звал, не получая ответа. Снова проклинал Фердинандо, задыхаясь в дыму и прыгая все из того же окна в тот же двор…

Снова просыпался — за миг до следующего убийства.

Он прожил их все. Все одиннадцать покушений. Убийцы, пожар, яд, грабители на ночной улице, внезапная дуэль с опытным бретером, гадюка в его постели, разъяренные братья «опозоренной» им донны, снова убийцы…