Эптон Синклер - Замужество Сильвии Страница 28

Вы понятия не имеете, сколько женщин сознательно ведут эту игру. Некоторые откровенно сознаются в этом, другие же просто делают то, что кажется им легче остального, и умерли бы от ужаса, если бы кто-нибудь раскрыл им глаза. В этом заключается весь смысл жизни светской женщины, безразлично, молода она или стара. Нравиться мужчине! Подстерегать его настроения, подзадоривать его, льстить ему, поощрять его тщеславие – одним словом, «очаровывать» его. Вот этого-то и добивается от меня тетя Варина. Если я не употребляю слишком резких выражений, описывая этот процесс, она без колебаний признает, что все это так. Но ведь то же самое делала она и делает почти каждая женщина, старающаяся сохранить семью и поддержать огонь в своем очаге. На днях я читала роман «Джейн Эйр». Там изображен женский идеал властного и пылкого любовника. Послушайте, что он говорит, когда «в настроении»: «Сегодня вечером я в разговорчивом и общительном настроении, вот почему я послал за вами. Камин и канделябры – недостаточно занятные товарищи, точно так же как Пилот, ибо никто из них не владеет даром речи. Сегодня я решил провести время в свое удовольствие, забыть все огорчения и насладиться тем, что мне нравится. Мне хочется заглянуть в вашу душу, лучше узнать вас, так говорите же!»

Был май, и до родов оставалось немного больше месяца. Сильвия требовала, чтобы я приехала к ней, но я отказывалась, зная, что мое присутствие будет неприятно ее мужу и тетке. Но тут она сообщила мне, что муж ее возвращается в Нью-Йорк.

«Его удерживало здесь чувство долга по отношению ко мне, – писала она, – но он так явно скучал, что мне пришлось указать ему на вред, который он причиняет этим и себе, и мне.

Сомневаюсь, чтобы вы захотели теперь приехать сюда. Последние зимние гости разъехались. Становится так жарко, что даже вода перестает освежать нас. Но я блаженствую в этой температуре. Костюм мой дошел до минимума, да и то, что я ношу, всегда белого цвета. Доктор Перрин не может, однако, отрицать, что здоровье мое не оставляет желать лучшего. Свои пилюли он прописывает мне исключительно для формы.

В последнее время я не позволяю себе много думать о моих отношениях с мужем. Я не могу винить его, но не могу винить и себя и стараюсь только сохранить свое спокойствие, пока не родится мой ребенок. Я заметила, что почти инстинктивно проделываю ту процедуру, о которой вы говорил мне. Я внушаю себе и будущему ребенку здоровье и спокойствие. Я нашептываю слова, которые сильно напоминают молитвы, но боюсь, что моя бедная милая мама не поняла бы их в этой новой научной оболочке.

Однако по временам я не могу удержаться от того, чтобы не думать о ребенке и его будущем. И тогда мое сердце внезапно наполняется бесконечной жалостью к его отцу. Я сознаю, что не люблю его и что он всегда знал это. Мысль об этом вызывает во мне угрызения совести. Но я сказала ему правду, прежде чем стала его женой, и он обещал быть терпеливым со мной, пока я не научусь любить его. И тут во мне просыпается неудержимое желание зарыдать и громко крикнуть: «О, зачем ты сделала это! Зачем ты позволила убедить себя выйти за него замуж».

Вчера вечером я сделала попытку поговорить с ним. Это произошло после того, как он окончательно решил уехать. Я была полна жалости и желания помочь ему. Я сказала ему, что, несмотря на все наши разногласия по некоторым вопросам, я хочу научиться жить с ним счастливо. Мы должны найти какой-нибудь компромисс, хотя бы ради нашего ребенка, если не ради нас самих. Мы не должны допустить, чтобы ребенок страдал от этого. Он холодно ответил, что ребенку не придется страдать, ибо ему будет предоставлено все, что есть лучшего в мире. Я заметила, что может возникнуть вопрос о том, что считать лучшим. Но на это он ничего мне не ответил, а начал упрекать меня за вечное недовольство. Разве он не предоставил мне все, что только может желать женщина? Мой муж слишком корректен, чтобы упомянуть о деньгах, но он сказал, что я пользуюсь неограниченным досугом и освобождена от всяких забот. Я настаивала на том, что у меня все же есть свои заботы, хотя он и старается по возможности предотвратить их.

Дальше этого наш разговор не пошел. Я прекратила его, не желая повторять старые споры.

Дуглас перенял у моего кузена его любимую поговорку: «Нельзя горевать о том, чего не знаешь». Мне кажется, что Гарри перед отъездом заподозрил что-то неладное между мной и моим мужем и нашел нужным дать мне маленький дружеский совет. Он очень тактично вел разговор и ограничился туманными намеками, но я прекрасно поняла своего умудренного в светских делах кузена. Мне кажется, что в это изречение он вложил всю философию, которой он хотел бы научить женщин: нельзя горевать о том, чего не знаешь!»

Приблизительно через неделю Сильвия написала мне, что ее муж в Нью-Йорке. Через неделю, в одно прекрасное утро я отправилась навестить Клэр Лепаж.

Вы спросите, зачем я это сделала? У меня не было никакой определенной цели, ничего, кроме принципиального протеста против философии кузена Гарри.

Меня ввели в будуар Клэр, где царил беспорядок после вчерашнего вечера. Она сидела перед зеркалом в розовом пеньюаре, к которому были приколоты великолепные красные розы; увидев меня, она отбросила волосы, падавшие ей на глаза, и извинилась, что не совсем готова для приема гостей.

– Я только что разговаривала по телефону с Ларри, – объяснила она.

– Ларри? – удивленно повторила я, ибо Клэр всегда уверяла меня, что ван Тьювер был и останется ее единственным отклонением с пути истины.

По-видимому, решила я, она достигла в своей карьере той стадии, когда внешние приличия утрачивают всякое значение.

– Я пришла к выводу, что не умею управлять мужчинами, – сказала она. – Никак не могу долго ладить с ними.

Я заметила про себя, что опыт привел меня к такому же заключению, хотя, по правде говоря, я только один раз в жизни имела с этим дело.

– Скажите мне, – спросила я, – кто этот Ларри?

– Вот его портрет.

Она достала карточку из ящика своего туалета. Я увидела красивого пожилого блондина.

– С виду у него довольно приятная внешность, – заметила я.

– В том-то и беда, что о мужчинах никогда нельзя судить по внешности.

Я обратила внимание на число, проставленное на карточке.

– Это, по-видимому, ваш старый знакомый? Вы никогда не говорили мне о нем.

– Он не любит, когда о нем говорят. У него беспокойная жена.

Я внутренне усмехнулась, но кивнула с пониманием.

– Он биржевой маклер. Его «прижало», как он выражается, и от этого он сделался раздражителен и скуп. В биржевике эти качества, как вы понимаете, особенно неприятны.

Она рассмеялась и продолжала: