Жаклин Брискин - Обитель любви Страница 28

Донья Эсперанца прикурила от зажигалки тоненькую пахитоску. До сих пор ни Бад, ни Три-Вэ ни разу не видели мать курящей, ибо она знала, что молодые американцы осуждают приятный испанский обычай, когда женщина завершает трапезу покуривая. Она вдохнула душистый табачный дым, чутко прислушиваясь к каждому доносившемуся снаружи звуку.

Хендрик лежал на диване, набитом конским волосом, прикрывшись «Лос-Анджелес геральд». Чтение на английском так и не вошло у него в привычку. И все же каждый вечер он упрямо просматривал газеты. Сейчас он пробегал глазами колонку, целиком посвященную «делу Дина».

Здание суда первоначально предназначалось для крытого рынка. Во внутреннем дворике не было ни сквера, ни статуи Фемиды, единственным украшением была башня с часами с двумя курами-наседками по бокам.

Репортеры и зрители вливались в раскрытые двери. Ни одна женщина, разумеется, не переступила порог суда, но в то утро немало состоятельных матрон прогуливалось по Темпл-стрит. Бад приветственно поднял канотье перед миссис Ди Франко, которой пришлось солгать, что они с миссис Вудс собрались за покупками. Мужчины и не думали притворяться.

— Эй, Бад, сегодня здесь должно быть жарко. Хочешь, я займу тебе место?

Или:

— Значит, наконец-то забросил работу, чтобы не пропустить представления, Бад?

Коротко кивая друзьям, он все ждал, когда появится коляска Динов.

Вот она остановилась перед зданием суда, и первым из нее показался Мэйхью Коппард. Бад подбежал, и они вдвоем помогли Амелии и мадам Дин спуститься по узким ступенькам подножки.

— Привет, Амелия Дин! — сказал Бад и тут же возненавидел себя за эту фамильярность.

— Доброе утро, мистер Ван Влит, — ответила Амелия своим обычным звонким голосом и приветствовала Бада реверансом.

Мадам Дин оперлась о локоть Бада, и толпа перед ними расступилась.

— На девчонке сегодня новое платье, — сказала какая-то женщина. — Не хочет, должно быть, показаться дурнушкой перед своими сестричками.

— Думаю, обе вдовушки обменяются парочкой ласковых, — заметила другая.

Мадам Дин ни на что не обращала внимания.

— Хороший сегодня день, мистер Ван Влит, не правда ли? — обратилась она к Баду.

Сигарный дым уже затянул серой дымкой зал заседаний. Впереди о стенку плевательницы то и дело стучали желтые табачные плевки.

— Мистер Ван Влит, садитесь между мной и Амелией, — сказала мадам Дин, словно рассаживала гостей на званом ужине. За столиком адвокатов раскрывали кожаные папки Мэйхью Коппард и его помощник.

Вдруг стало шумно и оживленно.

В зал вошел главный адвокат компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога» Лайам О'Хара, высокий рост и угловатость которого только подчеркивали тяжеловесность женщины, следующей с ним рядом. Она была дородна и затянута в тесный корсет, из-под шляпки с перьями белой цапли, низко надвинутой на глаза, выбивались волосы. Внешне она была совершенно не похожа на мадам Дин. Но траурное одеяние и прическа были грубоватыми копиями траура и прически мадам Дин. Различие заключалось в чисто парижском изяществе одной и в отсутствии его у другой. Вслед за женщиной семенили две толстые рыжие девочки. Одной было лет двенадцать, другой — четырнадцать. На обеих были одеяния из серого поплина. Старшая держалась очень прямо и выглядела грубо и неуклюже рядом с изящной Амелией.

Мадам Дин поднесла к глазам лорнет, окинув всю троицу таким взглядом, будто они относились к какому-то редкому отряду червяков. Заскрипели стальные перья. Публика делала громкие сравнения. Все в зале повернулись в сторону вошедших. Все, кроме Амелии, Она по-прежнему неподвижно смотрела на судейский стол.

Бад наклонился к ней.

— Ты очаровательно выглядишь сегодня, — шепнул он.

Она кивнула, продолжая смотреть в том же направлении.

За спиной у них раздался хриплый мужской голос:

— Дай мужику на выбор любых баб, ставлю десять против десяти, что он выберет для себя самочек одного типа.

— Да, но та несколько полнее.

Смех.

— И девочки потяжелее будут.

Бад обернулся. Это оказались репортеры. Хриплый голос принадлежал журналисту, совсем недавно приехавшему в Лос-Анджелес, сотруднику «Геральд». У него была узкая грудь и маленькая козлиная бородка, а звали его Джоржем Ни То Ни Се. Вообще-то он был неплохой парень.

— Джорж, почему бы тебе не держать свое мнение при себе? — вежливо предложил Бад.

Джорж глянул на затылок мадам Дин и буркнул:

— Разумеется, Бад.

Шериф стукнул молоточком, все встали. Показался судья Морадо. Он был невысок ростом, мантия явно скрывала изъяны его телосложения. Одно плечо у него было выше другого, при ходьбе он прихрамывал. Свою тщедушность он как бы возмещал сильным характером и волей. Со дня открытия процесса по делу Дина ему пришлось уже выдержать страшное давление со стороны политиков, своих коллег и всех тех, кого железная дорога могла подкупить или разорить. Судья Морадо был предельно, кристально честным человеком.

Он сел. Зал с шумом последовал его примеру.

— Гораздо увесистее, чем дочка Дина, — Бад вновь услышал шепоток за своей спиной.

Он опять обернулся.

— Еще одно слово, Джорж, и твоя газета больше никогда не получит рекламу от Ван Влитов: ни их хозяйственного магазина, ни бакалейной лавки. Твой босс захочет узнать в чем дело... — Бад говорил тихо, но твердо, тоном приказа.

— Бад, клянусь Богом, я вовсе не собирался...

Бад, улыбнувшись, оборвал поток извинений. Без крайней необходимости он никогда не давил на людей слишком сильно.

Лайам О'Хара поднялся с места и произнес слова, которых все ждали:

— Вызываю свидетельницу миссис Софи Бэлл Дин.

Опершись руками о стол, привстал Мэйхью Коппард и с протяжным нью-йоркским выговором вежливо произнес:

— Протестую!

— По поводу чего, мистер Коппард? — спросил судья Морадо.

— Если будет угодно высокому суду, эта женщина не является миссис Дин.

Для того чтобы принять решение по этому вопросу, понадобилось больше часа. Наконец договорились, что к свидетельнице защиты будут обращаться как к миссис Софи Бэлл Марченд.

Свидетельница вышла вперед. Пухленькая заурядная женщина, которая когда-то, вполне возможно — а может быть, и нет, — была недурна собой. Амелия, вынужденная смотреть на нее, громко сглотнула.

Бад наклонился к ней.

— Думай о чем-нибудь постороннем, — посоветовал он.

Она прикусила щеку изнутри, сделав вид, что не расслышала. Ее обтянутые перчатками руки сжались в кулачки.

Бада охватила жажда деятельности. Он представил, как целится из винчестера в ее врагов — а его друзей, — зрителей. Представил, как берет ее за маленькую ручку и уводит из зала суда. Она становится добровольной пленницей в Паловерде. «Надо что-то предпринять», — снова и снова повторял он про себя. Он ненавидел бездействие. Но, с другой стороны, он обещал ей быть здесь только в качестве друга.