Узы любви - Линдсей Джоанна Страница 28

— Беру свои слова назад. Ты настоящее волшебное видение, малышка, даже с косыми глазами.

Милисент залилась румянцем — в который раз за это утро. Как трудно, почти невозможно слышать от него комплименты, хотя и непонятно, почему она так волнуется. Скажи то же самое любой другой, она и не заметила бы. Однако от его похвал в животе что-то тревожно сжималось.

Она потянулась к чаше и едва не пролила вино. Иисусе, неужели у нее в довершение ко всему еще и руки трясутся? Милисент залпом проглотила все, что осталось на дне, и это немного помогло: по крайней мере теперь она могла смотреть на него, не краснея.

И поняла, что совершила еще одну ошибку. Смех зажег искры в синих глазах и смягчил суровые очертания рта. Сейчас он казался совершенно другим человеком, не таким жестоким и грубым. И снова Милисент поразила его красота.

Должно быть, выражение ошеломленного изумления в ее собственных глазах вызвало эти чудесные перемены, но Вулфрик вдруг стал совсем таким, как утром, перед тем как поцеловал ее. Девушка задохнулась. Кровь кузнечными молотами била в уши.

Он отвел взгляд первым, и Милисент возблагодарила Бога, потому что сама была на это не способна. Девушка увидела, как он рассеянно провел рукой по волосам, прежде чем отвернуться.

Может, лучше встать и покинуть зал? Самый простой и мудрый выход. Просто убраться подальше, пока она не успокоится и не придет в себя. И не искать ни предлогов, ни извинений: вряд ли он попробует удержать ее после того, что только сейчас случилось между ними… что бы это ни было.

Но тут она услышала:

— Я собираюсь потолковать с тобой после обеда.

Что же, придется остаться, иначе он может последовать за ней.

— Говори сейчас, если так уж необходимо, — бросила она, не глядя на него, и сама не узнала своего голоса. С чего она вдруг стала заикаться?

— С глазу на глаз, — подчеркнул он.

— Нет.

— Мили…

Окончательно потеряв голову и нисколько не сомневаясь относительно того, что ему нужно на самом деле, девушка выпалила:

— Нет, ни за что, и никаких больше поцелуев!

— Почему? — неожиданно спросил он.

Пораженная, Милисент вновь уставилась на него. Вулфрик, казалось, искренне недоумевал. Ну как ему все объяснить! Любой довод только смутит их обоих.

Она уклонилась от ответа, насмешливо спросив:

— Думаешь, женщине нужны причины для отказа?

— Да, когда она говорит «нет» нареченному.

— Мы еще не связаны церковными обетами.

— А я и не собирался пока с тобой спать, поэтому какие у тебя возражения против обыкновенного поцелуя?

Господи, так она и знала, что щеки вновь загорятся, как ошпаренные. И что она может сказать, когда его поцелуй так глубоко взволновал ее? Она не могла отнестись к этому так же легко, как он. Обыкновенный поцелуй? В том поцелуе не было ничего обыкновенного, если судить по тому, какие чувства он в ней пробудил.

Милисент решила защищаться:

— Ты любишь другую. Почему это ни с того ни с сего решил целовать меня?

Губы Вулфрика сурово сжались. Очевидно, ему не понравилось напоминание о том, что он волен выбирать себе подругу не больше, чем она — друга.

— Именно поэтому ты смеешь отказывать мне? Потому что сама любишь другого? Ты забудешь его, девушка. Единственным, кого отныне станешь целовать, буду я, так что тебе лучше смириться с этим, да поскорее, пока не причинила нам обоим ненужную боль, — процедил он сквозь стиснутые зубы и, резко встав, выбрался из-за стола.

Не понравилось напоминание? Мягко сказано. Он просто взбесился.

Глава 24

— И сколько трупов ты оставишь на своем пути, прежде чем сообразишь, что мучит тебя?

Вулфрик взглянул сначала на брата, неслышно подошедшего сзади, потом на толпу рыцарей и оруженосцев, украшенных бесчисленными синяками и царапинами после утреннего испытания, которому он подверг их на ристалище.

— Ничто меня не мучит, — отнекивался Вулфрик, хотя сунул меч в ножны, отрицательно покачав головой в ответ на безмолвное приглашение оруженосца, стоявшего следующим в очереди на очередной поединок, и строго посмотрел на Реймунда: — Мне следовало бы в первую очередь поискать тебя.

Но Реймунд, ничуть не обидевшись, разразился смехом:

— Спасибо за то, что пощадил меня. Вижу, ты даже не вспотел. Или на твоих насупленных бровях уже висят сосульки?

— Похоже, давненько ты не работал мечом, — зловеще заметил Вулфрик.

Реймунд лукаво ухмыльнулся:

— А тебе не мешало бы залить горе кружкой медовухи да положить голову на хорошенькое плечико… чтобы половчее вонзить в него зубы.

— Не знаешь, случайно, должность королевского шута не свободна? Ты превосходно бы подошел. Думаю, тебя сразу же наняли бы… И откуда ты только набрался таких дурацких шуточек?

— Я провел приятную ночь с женушкой, почему бы мне не быть в хорошем настроении. Ты же, со своей стороны, скоро начнешь на людей кидаться. Стал еще зловреднее, чем когда отправлялся за своей невестой, а тогда мне казалось, что хуже ничего быть не может. Что произошло с тех пор, как мы вчера расстались?

— Лучше спроси, чего не произошло! — пробормотал Вулфрик себе под нос, поспешно удаляясь, но Реймунд все равно расслышал и с усмешкой повторил:

— Ладно, чего именно не произошло?

Вместо ответа Вулфрик обжег его негодующим взглядом и, пожав плечами, проследовал к ближайшей конюшне, где в одном стойле находился его жеребец, а в другом — Стомпер. К удивлению брата, Вулфрик протянул грушу, сваренную в меду, не своему коню, а Стомперу. Такого Реймунд не ожидал.

— Я бы побоялся за свою руку, — без тени насмешки заметил он.

— Нет, он настоящий сладкоежка. Когда дело доходит до меда, он сама доброта.

— Ты в самом деле храбрец, если сумел это узнать, — хмыкнул Реймунд, но, сразу став серьезным, заметил: — Ты кормишь ее лошадь, не свою?

— Моя и так избалована, — небрежно бросил Вулфрик.

— Думаешь, свою она не балует?

— Если и так, долго ей этого делать не придется. Как только начнут прибывать гости, я запру ее в соляре.

— Разумная предосторожность, — согласился Реймунд. — Но что тебя гложет и заставляет калечить несчастных воинов?

Вулфрик вздохнул и по привычке провел рукой по волосам, не заметив, что ладонь запачкана медом.

— Я горю желанием прикончить человека, которого даже не знаю.

— Вполне понятно. Я сам бы задыхался от ярости, если бы кто-то посмел покушаться на мою…

— Нет, я не о нем, — перебил Вулфрик. — Тот будет умирать сотни раз сотней смертей, когда я до него доберусь. Я имел в виду мужчину, которому она отдала сердце. Сначала я о нем и не думал. Теперь же он не выходит у меня из головы.

Реймунд удивленно заморгал:

— И когда это неприязнь сменилась симпатией?

— Кто говорит о симпатии? — возразил Вулфрик. — Она моя невеста, Реймунд, и мне не пристало соперничать с кем-то, кого я ни разу не встречал.

— Откуда тебе это известно? Знаешь, как его зовут?

— Нет, но хочу узнать.

— Почему бы тебе не спросить у нее прямо?

— Чтобы она заподозрила, будто я собираюсь прикончить его?

— Разве ты не об этом сейчас толковал? — поддел Реймунд. — Сам сказал, что рвешься его убить.

— Обыкновенное преувеличение, — отмахнулся Вулфрик. — И не бросай на меня подозрительных взглядов, братец. Я просто никак не могу сообразить, как уничтожить ее привязанность к нему. Надо узнать, чем он так ее привлек, а это невозможно, пока его имя остается тайной. Но, наверное, ты сможешь мне помочь.

— Хочешь, чтобы я спросил леди Милисент? — догадался Реймунд.

— Нет, не ее. С тобой она будет откровенна не более чем со мной. Но вот ее сестра Джоан совсем иная: милая, приветливая, покорная. Она ничего не заподозрит и с готовностью расскажет тебе все.

— А если нет, значит, попробую выбить из нее имя таинственного рыцаря, — фыркнул Реймунд.

— Мне не до шуток! Дело серьезное!

— По-моему, братец, твое чувство юмора скончалось и больше никогда не даст о себе знать! Остается надеяться, что священник прочел над ним пышную проповедь. Не понимаю, из-за чего волноваться? Даже если твоя дама любит какого-то незнакомца, выйдет она все равно за тебя и будет верна тебе. Или у тебя есть причины думать иначе? Опасаешься, что она изменит?