Барбара Картленд - Черная пантера Страница 29

— Я бы сказала, что она вела себя как истинная женщина, — проговорила я.

— Но очень неприятная женщина, — сказал он.

Мы подошли к машине.

— Я не собирался так скоро уезжать, — сказал сэр Филипп. — Но если бы мы посидели за чаем чуть дольше, Моника присосалась бы к нам, как пиявка. Мы никогда от нее не отделались бы.

— Бедняжка! — проговорила я.

Я представила, как эта женщина идет по жизни: никому не нужная и в то же время страстно мечтающая с кем-то подружиться и привлечь к себе внимание. Как это ужасно — воображать, будто к тебе относятся гораздо лучше, чем на самом деле, и все время испытывать разочарование.

Мы выехали на шоссе, но, вместо того чтобы повернуть направо, к Лондону, поехали прямо.

— Давайте съездим в Ричмонд-Парк, — предложил сэр Филипп. — Вы не торопитесь?

При мысли, что Анжела может беспокоиться обо мне, меня охватили угрызения совести. Но никакая сила не заставила бы меня отказаться.

— Нет, — ответила я. — Я не спешу.

Через пару минут мы оказались в парке. Вдоль дороги бродили олени; на залитых солнцем полянах пили чай те, кто выбрался из города на пикник; отовсюду раздавались голоса детей, которые бегали между деревьями. Сэр Филипп доехал до вершины холма, откуда открывался изумительный вид на долину Темзы. Он выключил двигатель. Вокруг не было ни души. Я ощутила небывалый покой и умиротворение от того, что мы оказались вдвоем в этой тишине, которую нарушал стрекот кузнечиков в траве и пение птиц в ветвях деревьев…

Не знаю, почему мне вспомнились две строки из стихотворения. Прикрыв глаза, я проговорила:

“Мы на века рабами рожденыВетров морозных, жгущих своим вздохомИ солнц лучей, палящих с высоты небес…”

Я почувствовала, что сэр Филипп вздрогнул.

— Почему вы это сказали? — резко спросил он. — Почему вы вдруг стали читать мне это стихотворение?

Я сама была изумлена. Да и его голос удивил меня. Я заколебалась, но все-таки запинаясь ответила:

— Не знаю. Просто оно пришло мне в голову.

— Но ведь должна же быть какая-то причина, — настаивал он, впиваясь в меня взглядом. Внезапно он закрыл рукой лицо и откинулся на сиденье. — Забудьте об этом, — сказал он. — Я несу какую-то чепуху.

Он завел двигатель, выехал на шоссе и помчался в сторону Лондона с такой скоростью, будто мы от кого-то убегали.

За всю дорогу мы ни проронили ни слова. Он подвез меня к дому, и мы расстались. Наше прощание было формальным и очень сдержанным, что привело меня в полное замешательство.

Глава 12

Я увиделась с сэром Филиппом только через неделю, в течение которой ко мне пришло понимание того, что я ужасно несчастна и что больше всего на свете жду встречи с ним.

Что случилось — в который раз спрашивала я себя. Почему эти две строки из стихотворения, которое я никак не могла вспомнить, так изменили наши отношения? Я все готова была отдать, лишь бы не произносить эти слова, но, как и Филипп, я не могла повернуть время вспять. Теперь между нами возник барьер, ставший непреодолимым из-за того, что я не могла объяснить себе причины его возникновения.

Единственное, что я могла предположить, — опять вмешалась Надя. Я чувствовала, что во мне, как и в Элизабет, растет ненависть к этому призраку. Пару раз я виделась с Элизабет, однако я обнаружила, что о сэре Филиппе ей известно не больше моего. Я не колеблясь задавала ей вопросы, и она простодушно верила, что мое любопытство вызвано желанием помочь ей.

Танцы и приемы, на которые я ходила каждый вечер и которые раньше казались мне таким интересным времяпрепровождением, потеряли всю свою прелесть. Молодые люди, приглашавшие меня танцевать, казались мне глупыми. Я делала вид, будто мне весело, уделяла огромное внимание своей внешности, поэтому ни Анжела, ни другие люди даже не догадывались, что происходит в моей душе. Я же прекрасно знала, что жизнь моя изменилась.

— Я полюбила! — торжественно объявила я себе на следующее утро после поездки в Рейнлаф.

Мне хватило ума понять, что, когда девушка всю ночь напролет думает об одном мужчине, когда ей в ночи слышится его голос, это вовсе не дружба. Да, я полюбила. Я призналась себе в этом, и меня охватило отчаяние. Временами мне казалось, что нужно немедленно возвращаться в Мейсфилд и больше никогда не появляться в Лондоне.

“Возможно, я забуду его”, — думала я, понимая, что мне это не под силу. Между мной и Филиппом установилась прочная связь, не подвластная ни времени, ни расстоянию.

Наверное, я ему понравилась, в сотый раз говорила я себе, иначе зачем ему было приглашать нас в клуб после концерта, а потом встречаться со мной на следующий день? Я знала, что дело в Наде, — именно Надя стоит между нами, притягивая его к себе каждый раз, когда он предпринимает попытку уйти от нее.

— Ты мертва, — вслух проговорила я. — Мертва и предана земле!

Мне стало немного страшно от своих слов. Я задумалась над тем, живут ли люди после смерти и, если да, могут ли они как-то влиять на живых, быть рядом с ними.

Долгими ночами, одна в своей спальне, я спрашивала себя, во что я верила, и приходила в ужас, сознавая, что моя вера поверхностна. Я только вызубрила то, чему меня научили, слова молитвы были для меня пустым звуком.

Впервые в жизни передо мной встал вопрос о смерти и о том, что следует за ней. Как часто в прошлом меня уговаривали задуматься об этом, но подобное явление, затрагивающее каждого человека, казалось мне далеким и незаслуживающим внимания.

Теперь же вопрос о смерти стал для меня насущным. Неужели Надя все еще жива? Неужели она все еще держит Филиппа своими изящными длинными пальцами? Неужели она все еще считает его своим, несмотря на то что ее тело давно вернулось в землю, из которой вышло? Что все это значит? Смерть или Жизнь? Что через три месяца после зачатия появляется в ребенке — душа, “эго”, свойства характера — и превращает его в личность? Откуда все берется — от зачавших его родителей или извне? Что такое жизнь? И если есть вечная жизнь, может ли смерть действительно существовать?

Мне трудно было выразить свои мысли словами, но я все равно пыталась вычленить из царившей в моей голове полной мешанины понятий то, что являлось ключом к пониманию происходящего. Что такое жизнь — энергия, своего рода вселенская радиовещательная станция, с которой любой человек может наладить связь, если у него есть необходимый прибор? Может, тело — и есть тот, самый прибор — такой же безжизненный, как металл или дерево, — который оживает, когда устанавливается эта связь? А, может, мы результат эволюции — растение, которое превратилось в животное, а то, в свою очередь, стало человеком? Возможно, после семидесяти лет сознательного существования нас ждет окончательное перерождение, после которого мы станем лучше? А, может, мужчина и женщина перерождаются в единое существо, которое выполняет функции обоих? О чем я думаю? Что я чувствую? Я не знаю себя.