Елена Езерская - Любовь и корона Страница 29

— Что это значит? — заволновалась Наташа.

— Простите, но я взял на себя смелость сам сообщить вам об этом, чтобы хотя бы как-то уменьшить неприятность этой новости. Но вы…

Вы больше.., не служите в армии, господа…

Глава 5

Любви волшебный сон

Проснувшись, Репнин долго не мог понять, где он. События минувших дней так утомили его, что сейчас он уже не сознавал — происходило ли все это в действительности, или ему просто привиделся сон, полный кошмаров и чудовищных наваждений.

Михаил сел на постели и оглянулся.

Он ночевал у Корфов, в одной из гостевых комнат, отведенных вчера Владимиром для него и Наташи.

Значит, ему ничего не приснилось — дуэль, промозглая камера в крепости, расстрел и божественное провидение — явление Александра с приказом императора о помиловании.

Щедрая рука монарха, великодушно дарующая жизнь, но отнимающая честь и доброе имя. Есть ли что-либо ужаснее для дворянина, чем лишение его права служить своему государю и Отечеству на поле брани?! Репнину как-то сразу стало неуютно — Боже, что скажут родители?! Наташа грозилась написать им в Италию. Маман последнее время что-то слишком часто кашляла и жаловалась на грудь, и князь Репнин повез супругу на Капри — излюбленное, после Ниццы, место для желающих поправить свое здоровье лечебными ароматами бриза и несравненной теплотой солнечного и вечнозеленого Средиземноморья.

Михаил оделся и вышел в зал.

В доме было тихо, и оттого он казался опустевшим. На Репнина напала меланхолия и склонность к романтическому. Он открыл крышку рояля, пробежал по клавишам — чуть робко и тихо, словно опасаясь кого-либо потревожить или разбудить. Но инструмент звучал мягко и сдержанно, у него был редкий клавесинный звук.

И Михаил сел к роялю. Он заиграл старинный русский романс, и слова вдруг полились из него сами собой.

Михаил говорил и говорил, уносясь в мечтах так далеко, как рисовало его воображение.

— Здравствуйте, Анна! Несмотря на ваш запрет, пишу вам! Сегодня я уже написал письмо маме, потом отцу, потом тетушке по поводу ее собачек, губернатору по поводу состояния дорог и городовому с требованием отменить пьяных на улицах… А теперь хочу задать вам глупый и вместе с тем жизненно важный для меня вопрос: когда вы вернетесь в Петербург? Я спрашиваю вас об этом не просто так, я очень хочу увидеть вас… И, честно говоря, даже не подозревал, что можно столь сильно желать кого-либо просто увидеть!

— Дорогой Миша! — раздался рядом серебристый и такой желанный голос. — Я перечитала ваше письмо сто раз и сто раз восхитилась вашим эпистолярным талантом! Прежде всего, передаю привет собачкам тетушки…

— Боже! Это вы! — вскричал Михаил, поспешно и неловко вставая из-за рояля.

В дверях залы он увидел ее — не воображаемую, а настоящую, прелестную, чудную… Михаил бросился к Анне, потом смутился и отступил за рояль. Он испытывал одновременно и чувство неловкости, и безмерную радость от этой неожиданной встречи.

Анна ободряюще улыбнулась ему, прошла в комнату и присела на диван.

— Однако в своем письме вы не сообщили о вашем счастливом избавлении, — участливо сказала она.

— Вы знаете, что с нами случилось? — Михаил на мгновение вернулся из царства грез в реальность недавних событий.

— Князь Долгорукий передал Ивану Ивановичу шкатулку от сына, и он же рассказал об обстоятельствах дела.

Но, — Анна подняла на Михаила глаза, полные удивления и искренней радости, — как вы очутились на свободе?

— Поверьте, я бы хотел ответить вам, вы ждете от меня объяснений…

Но мне совсем не хочется говорить о прошедшем. Я желаю лишь писать вам письма, держать вас за руки, говорить глупости и испытывать одновременно отчаяние и счастье! Я, наверное, болен? — шутливо спросил Михаил.

— Думаю, мне известна эта тяжелая болезнь! Ее не лечит ни один доктор, — с притворной обреченностью посетовала Анна.

— Вы ошибаетесь, лечение и доктор известны. И мой целитель — предо мной!

— Отчего вы так решили? — смутилась Анна.

— Потому что мне вдруг стало лучше, — Михаил, наконец, решил изменить диспозицию и присел на диванчик рядом с ней. — Я вспомнил — государь помиловал меня и Владимира Корфа, мы свободны! И я точно знаю — почему. Все это время со мною был мой талисман — ваш платочек.

Вспоминаете? Вы обронили его при нашей первой встрече.

— Вы все время хранили мой платок? — растрогалась Анна.

— Да, и он принес мне удачу! — Михаил порывисто потянулся к Анне и обнял ее.

Анна не сопротивлялась — ее потрясло услышанное. Сколько раз за эти дни воображение рисовало ей картины ее встречи с Михаилом, но она даже предположить не могла, что действительность окажется намного прекраснее. Анна запрокинула голову, ожидая продолжения столь пылкого объятья, но Михаил внезапно почувствовал стеснение и робость — Анна была так хороша, так доверчива! Мягким, ласковым движением Репнин отстранился от девушки и уж очень потерянным тоном сказал:

— Кажется, в письме я не дописал вам две строчки…

— И что же это за строчки? — с шутливым соболезнованием спросила Анна, с трудом очнувшись от флера овладевшего ею чувства.

— В них заключалось жуткое признание — я разбил любимую ночную вазу Владимира! Только т-с-с! Ему ни слова, — Репнин театрально приложил палец к губам, пытаясь шуткою разрядить обстановку.

— И как же вы скрыли следы этого ужасного преступления? — подыграла ему Анна.

— У меня есть алиби! Я обнимал самую прекрасную женщину в мире!

— Вазу припомню! — грубовато сказал Корф, входя в залу и переводя недобрый взгляд на Анну. — А вы здесь каким ветром? С отцом или одна?

— Одна, — Анна как-то сразу поблекла и сжалась. — Приехала на прослушивание к директору Императорских театров. И случайно встретила…

— А я, тоже, совершенно случайно, услышал обрывок вашего разговора! — раздраженно бросил Владимир, подойдя ближе. — Кстати, я знаю, какие две строчки на самом деле не дописал Михаил!

— Володя… — попытался остановить его Репнин.

— О том, что его с позором выгнали из армии!

— Это шутка? — Анна растерянно посмотрела на Михаила.

— Это правда, — кивнул Репнин. — Но этого человека с его тонким слухом постигла та же участь.

— но не мог же я оставить тебя одного, Миша! — саркастически усмехаясь, сказал Корф.

— Бедный Иван Иванович! Это окончательно разобьет ему сердце, — горестно прошептала Анна.

— А что с его сердцем? — бравируя, поинтересовался Владимир.

— У дядюшки был сердечный приступ, и он так плох…

— Во-первых, не смей называть отца дядюшкой, — с откровенной злостью прервал ее Корф. — А, во-вторых, почему ты сразу не сказала?