Роузи Томас - Кашемировая шаль Страница 29

Они отсалютовали друг другу. Бруно сделал большой глоток. Меир последовала его примеру. Алкоголь быстро согрел ее промерзшие косточки.

— Как дела у Карен?

— Лежит на кровати. Читает какие-то свои буддистские тексты. Я положил Лотос рядом с ней, и она тут же заснула. — Бруно помолчал. — Моя жена, она очень любит командовать, любит, чтобы все было, как она задумала, поэтому неожиданные ситуации, когда она не может ничего изменить, выводят ее из себя. Думаю, буддистское мировоззрение не подходит людям с таким характером. Кажется, буддисты призывают укрощать свои желания. Честно говоря, не знаю, как она справляется с этим и продолжает обучение.

Их взгляды встретились. Бруно в общении был весьма сдержан, даже суховат, но в целом производил впечатление умного и веселого человека. В чем-то он вел себя как типичный швейцарец, но в чем-то отходил от стереотипов. Это делало его привлекательным и интересным.

— Ты исповедуешь какую-нибудь религию? — спросила Меир.

Бруно отрицательно покачал головой.

— Нет, а ты?

— И я нет. Но мой дедушка был миссионером. Он и моя бабушка работали в Уэльской пресвитерианской миссии в Лехе.

— Поэтому ты решила приехать сюда?

— Недавно умер мой отец. Его родители были частью нашей жизни, потому что жили рядом, но мы почти ничего не знали про бабушку и дедушку по материнской линии. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, и эту часть семейной истории мы потеряли вместе с ней. Я хочу восполнить эту потерю.

Меир почти никогда не говорила о матери, даже с Хэтти. Она инстинктивно оберегала рану, которую оставила в душе ранняя смерть мамы. Почему она рассказывает Бруно Беккеру о своей личной жизни? Подумав об этом, Меир внезапно осознала, что с самой первой встречи ей ни разу не удалось рассказать о себе Карен. Всегда что-то мешало. Может, дело в Карен? Она как пламя, и рядом с ней все горит только ее огнем. А сейчас непредвиденное стечение обстоятельств — снежная буря, пристанище под монастырскими стенами — побудило Меир откровенно поговорить с мужем Карен.

Она сделала еще один глоток коньяка. У нее почему-то дрогнула рука, и край металлического стаканчика стукнулся о зубы.

— Продолжай, — негромко сказал Бруно.

Она рассказала ему о шали и о том, что ей удалось узнать в Лехе и Чангтанге. Бруно слушал внимательно. Он расслабленно прислонился к стене, но продолжал внимательно изучать ее лицо. Женщина бросила горсть риса в кастрюлю, запах баранины наполнил кухню. Бруно понравилась история о Церинге и его дяде, в особенности его поразило то, что старик сохранил детские воспоминания о радио в доме миссионера.

— Значит, ты идешь по следам шали. И они ведут в Шринагар? — спросил он.

— Да. Правда, не знаю, что там меня ждет, — сказала она и подумала, что главной ее целью будет история той фотографии.

Бруно отвинтил крышку фляги и плеснул в стаканчики еще коньяка. Меир потягивала коньяк и постепенно расслаблялась. День выдался нелегким, от долгой тряски болели все мышцы, особенно плечи и ноги. Бруно покрутил в руках стаканчик, некоторое время он задумчиво смотрел на его полированную поверхность.

— Мне повезло чуть больше. Мои родители живы. Правда, давно в разводе. Мать повторно вышла замуж. Она живет в Женеве, недалеко от нас, обожает Лотос. У отца все хорошо с физическим здоровьем, но совсем плохо с памятью. Мы с сестрой приняли решение поместить его в специальную клинику. Вопреки моим ожиданиям, там неплохо. Перед поездкой я навещал его. Мы сидели на балконе, смотрели на горы и разговаривали. Мы подолгу говорим. Ему нравятся истории о дальних странах, разных людях, хотя он почти ничего не запоминает из того, что я ему рассказываю. Он всегда внимательно слушает меня и кивает. А он напомнил мне, что одна из его подруг — индуска и родом она из Кашмира. Память — странная штука. Папа в мельчайших подробностях помнит, как его подруга и ее мать приехали в Швейцарию после войны, но иногда забывает, кто я. Я пообещал ему навестить ее в Дели.

Меир понимающе кивнула. В последние дни своей жизни ее отец тоже отправлялся все дальше и дальше в прошлое.

— Мама этой девушки, наверное, принадлежала к тому же поколению, что и твои дедушка и бабушка. Она была христианкой, католичкой. Возможно, они даже были знакомы.

— Ты так думаешь? От Леха до Шринагара довольно далеко.

Бруно вздохнул:

— «Довольно далеко» — это в хорошую походу, сегодня Шринагар так же далеко, как и Южная Америка.

— Я даже не знаю, заезжали ли они так далеко на запад. Но это вполне возможно. — Меир снова вспомнила о фотографии.

— Думаю, можно спросить у друзей отца. Если мы одновременно окажемся в Дели, обязательно зайдем к ним в гости.

Их взгляды снова встретились.

— С удовольствием, — сказала Меир.

Повара наконец закончили готовить ужин. Маленькая девочка разложила еду по жестяным тарелкам и начала раздавать их всем сидящим в кухне. Бруно пошел за своей порцией и по пути посмотрел в окно — узнать, что с погодой. Вернулся он с посеревшим лицом.

— Выбраться будет нелегко, — мрачно произнес он.

Глубокий снег блокирует горные дороги в обоих направлениях. Меир представила, какую работу нужно проделать, чтобы расчистить их. Один из водителей посмотрел на Бруно, пожал плечами и красноречиво махнул рукой.

— Очень плохо. Очень рано, — пробурчал он.

Бруно кивнул.

— Очень плохо, — согласился он и сел на свое место. — Даже в Швейцарии мы испытываем большие проблемы во время сильных и внезапных снегопадов, что уж об Индии говорить.

Вспомнив недавний разговор с Карен, Меир спросила:

— Ты родился в Женеве?

Взгляд Бруно потеплел, он даже придвинулся ближе — наверное, обрадовался возможности поговорить о родине.

— Сейчас я живу в равнинной части Швейцарии. Вынужден был переехать из-за работы. Я инженер. Но мой настоящий дом, мои корни в горах. Родился я в Бернском Оберланде[24], рядом с Гриндельвальдом[25]. Знаешь, где это?

— Нет.

Меир будто выключили. Наверное, у нее случился приступ клаустрофобии. Она почти не слушала собеседника, думая, что находится в крошечном помещении, из которого нельзя выйти наружу. Меир представила себе залитые солнцем альпийские луга и темные ели.

— Расскажи мне.

— Моя семья занималась сельским хозяйством, — начал он. — Летом они выгоняли коров на альпийские пастбища. Зимой там было море снега.

Меир внимательно слушала. Ей было тепло. Бруно рассказывал о своем доме, о мелочах, которые знакомы любому человеку, выросшему в деревне. Конечно же, в каких-то деталях их воспоминания расходились, но у Меир возникло странное чувство, будто она и Бруно провели детство вместе. Бруно очень любил Швейцарию и скучал по родным местам. Он не говорил об этом прямо, но интонация и грустный взгляд выдавали его с головой. Меир вспомнила Уэльс. В этот миг она поняла, что у нее больше нет родного — во всех смыслах этого слова — дома, что в небытие канул важный фрагмент ее жизни.