Серж Голон - Анжелика и ее любовь Страница 3

Анжелика снова подошла к мэтру Берну и встала рядом с ним на колени. За Онорину ога была спокойна: девочка ухитрилась одной из первых напиться молока и теперь тайком вылавливала из супа кусочки мяса. Слава Богу, Онорина всегда сумеет за себя постоять!..

Теперь все внимание Анжелики принадлежало мэтру Габриэлю. К ее беспокойству прибавились угрызения совести и чувство признательности.

«Если бы не он, сабельный удар достался бы мне или Онорине…»

Застывшее лицо Берна и его долгое беспамятство внушали Анжелике опасения

– это не соответствовало характеру его раны. При свете фонаря стало видно, что его лицо приняло восковой оттенок. Когда двое матросов-мальтийцев вернулись с десятком мисок и раздали их женщинам, Анжелика подошла к одному из них и, потянув за рукав, подвела его к раненому, давая понять, что тому требуется помощь. Матрос довольно равнодушно пожал плечами и, возведя глаза к небу, помянул Мадонну. По его словам, среди команды тоже были раненые, и как на всяком пиратском судне для них имелось только два чудо-снадобья: ром, чтобы промыть рану, и порох, чтобы ее прижечь. И еще – молитвы Пресвятой Деве, к каковым мальтиец, кажется, рекомендовал прибегнуть в случае с Берном.

Анжелика вздохнула. Что же делать? Она перебрала в памяти все домашние средства, которые узнала за свою жизнь хозяйки и матери, и даже рецепты зелий колдуньи Мелюзины, которыми она пользовала раненых, когда во время восстания в Пуату скрывалась со своим отрядом в лесах. Но из всего этого у нее под рукой не было сейчас ничего, совсем ничего. Маленькие пакетики с лекарственными травами остались лежать на дне ее сундука в Ла-Рошели и она даже не вспомнила о них в час бегства.

«И все же я должна была об этом подумать, – укоряла она себя. – Не так уж трудно было рассовать их по карманам».

Ей показалось, что черты раненого исказила чуть заметная дрожь, и она нагнулась к нему еще ниже, внимательно вглядываясь в его лицо. Он шевельнулся и приоткрыл плотно сомкнутые губы, как бы пытаясь глотнуть воздуху. Выражение у него было страдальческое, а она ничем не могла ему помочь.

«А что если он умрет?» – подумала она и вся похолодела.

Неужели их плавание начнется под знаком непоправимого несчастья? Неужели по ее вине дети мэтра Габриэля, которых она так любит, лишатся отца, своей единственной опоры? А что будет с ней самой? Она уже привыкла к тому, что Габриэль Берн всегда рядом и на него можно опереться. И теперь, когда опять рвались все нити, связывавшие ее с прежней жизнью, она не хотела потерять его. Только не его! Этот человек был ей верным другом, ибо – в глубине души она это знала – он ее любил.

Анжелика положила ладонь на его широкую грудь, покрытую сейчас липким, нездоровым потом. Ей страстно хотелось вернуть его к жизни, влить в него силу, которую она только что ощутила в себе, когда осознала, что она наконец в море и отныне будет свободна.

Берн вздрогнул. Должно быть, непривычная нежность этой теплой женской руки пробилась к его сознанию сквозь пелену беспамятства.

Он шевельнулся, и его глаза приоткрылись. Анжелика с нетерпением и тревогой ждала его первого взгляда. Что в нем будет: мука агонии или признаки возвращения к жизни?

Встретив его взгляд, она успокоилась. С открытыми глазами мэтр Габриэль уже не выглядел таким слабым, и все то волнение и растроганность, которые Анжелика испытала, увидев этого крепкого мужчину поверженным, быстро рассеялись. Хотя он долго находился без сознания и, наверное, видел все как в тумане, его взгляд не утратил глубины и осмысленности. На мгновение он обратился вверх, к низкому, скудно освещенному потолку твиндекаnote 5, затем уперся в низко склоненное лицо Анжелики. И в то же мгновение она поняла, что раненый еще не вполне владеет собой, ибо никогда прежде он не смотрел на нее таким пожирающим, восторженным взглядом, никогда – даже в тот страшный день, когда, задушив двух пытавшихся изнасиловать ее полицейских, он сжал ее в своих объятиях.

Одним-единственным пылким взором он признавался ей сейчас в том, в чем, наверное, ни разу не признался себе самому. Закованное в жесткий панцирь пуританской морали, благоразумия, подозрительного отношения к женщине, неистовство его любви могло вырваться наружу лишь в такой миг, какой наступил сейчас, когда Габриэль Берн был очень слаб и не заботился о том, что о нем могут подумать его ближние.

– Госпожа Анжелика! – выдохнул он.

– Я здесь.

«Какое счастье, – подумала она, – что все остальные поглощены своими делами и никто ничего не заметил».

Никто, может быть, только Абигель, которая стояла чуть поодаль на коленях и молилась.

Габриэль Берн порывисто потянулся к Анжелике. И тут же, застонав, снова закрыл глаза.

– Он пошевелился, – прошептала Абигель.

– Он даже открывал глаза.

– Да, я видела.

Губы торговца медленно задвигались.

– Госпожа Анжелика… Где.., мы?

– В море… Вы ранены…

Когда он закрыл глаза, его вдруг проснувшаяся страсть перестала пугать ее. Она чувствовала только одно – что должна заботиться о нем, как раньше, в Ла-Рошели, когда он засиживался допоздна над своими записями и она приносила ему чашку бульона или глинтвейна и говорила, что он непременно подорвет себе здоровье, если будет так мало спать.

Она ласково погладила его широкий лоб. Ей часто хотелось сделать это еще в Ла-Рошели, когда она видела его озабоченным, снедаемым тревогой, которую он старался скрыть под показным спокойствием. Жест чисто дружеский, материнский. Сегодня она могла себе его позволить.

– Я здесь, с вами, мой дорогой друг. Прошу вас, не двигайтесь.

Ее пальцы коснулись его слипшихся волос, и, отдернув руку, она увидела на ней кровь. Так вот оно что! Значит, он ранен еще и в голову! Эта рана и, главное, полученная вместе с нею контузия объясняли, отчего он так долго не приходил в сознание. Теперь ему нужен хороший уход, нужно его согреть, перевязать, и он наверняка поправится. Она повидала столько раненых, что могла с уверенностью поставить ему диагноз.

Анжелика выпрямилась и вдруг осознала, что в трюме установилась какая-то странная тишина. Споры вокруг лохани с супом стихли, и даже дети замолчали. Она подняла глаза и с замиранием сердца увидела, что в ногах раненого стоит Рескатор. Как давно он тут? Всюду, где он появлялся, мгновенно воцарялось молчание. Молчание либо враждебное, либо просто настороженное, порождаемое его непроницаемой черной маской.

И Анжелика в который раз подумала, что он и впрямь какое-то особое, необыкновенное существо. Иначе как объяснить то волнение и даже некоторый страх, которые она испытала, увидев его перед собой? Она не слышала, как он вошел, и ее спутники, по-видимому, тоже, ибо при свете фонарей было видно, что протестанты глядят на хозяина судна в таком ошеломлении и тревоге, как если бы им вдруг явился дьявол. Смятение в их душах вызывало и то, что Рескатора сопровождала какая-то диковинная личность – высокий, худой человек, облаченный в белое долгополое одеяние и длинный вышитый плащ. Его костистое лицо было словно вырезано из дерева и обтянуто морщинистой темной кожей, на крупном носу поблескивали огромные очки в черепаховой оправе.