Мари-Бернадетт Дюпюи - Сердцу не прикажешь Страница 3

После проповеди Элен исполнила старинный прованский церковный гимн. Прекрасная музыка, казалось, парила под сводами церкви, в которой установилась непривычная сосредоточенная тишина. Она играла с таким чувством, что Франс, которая обычно на правах солистки исполняла первый куплет, запела не сразу. Но вот наконец в церкви зазвучал и сильный мягкий голос бывшей оперной дивы…

В особняке Дё-Вен обед прошел в не слишком оживленной атмосфере. За десертом Элен вдруг спохватилась, что слова матери обращены к ней:

– Говорят, старая Батистина уехала погостить к сестре. Бедная, она так горевала по нашему кюре! И я подумала, что в ее отсутствие…

Франс в нерешительности замолчала.

– Мама, говори!

– Так вот, я подумала, что ты могла бы помочь новому священнику. Он еще не разобрал свои вещи после переезда, и у него столько дел… Что скажешь, Элен? Ты знаешь в пресбитерии[3] каждый уголок, и, думаю, отец Руфье не откажется от твоей помощи.

Элен не сразу нашлась с ответом. Но она знала, что пойдет.

С этого дня все вечера она проводила в доме священника близ церквушки Вендури. Чаще всего в пресбитерии девушка оставалась одна, поскольку присутствие отца Александра было необходимо в доме у кого-то из прихожан. Она прибирала в комнатах, расставляла по полкам книги, разбирала документы, готовила ужин и накрывала на стол. Особое, почти чувственное удовольствие она испытывала, прикасаясь к вещам, которыми священник пользовался в повседневности. Наконец наступало время молитвы Ангела Господня[4] и колокольного звона, разливавшегося над окрестными холмами. Элен полюбила этот звон. К удовольствию чисто музыкального порядка примешивалась не вполне осознаваемая радость по поводу скорого возвращения хозяина дома. Тревожная, непристойная мысль часто закрадывалась ей в голову: она ждет Александра, как молодая жена – своего супруга…

– Зовите меня по имени, так будет проще, – сказал он ей однажды утром перед уходом.

Она часто оставалась на ужин, после чего они вместе мыли посуду и по-дружески болтали.

А дома Элен подолгу вертелась на кровати, впивалась пальцами в простыню, как если бы и руки ее, и все тело искали его, Александра. Скорое возвращение служанки священника Батистины и в особенности предстоящий концертный тур страшили ее.

И вот за два дня до разлуки Александр вдруг сказал:

– Элен, давайте завтра покатаемся по окрестностям! Это все, чем я могу вас отблагодарить.

– Отблагодарить меня?

– Ну конечно, ведь вы мне так помогли! Я буду рад, если вы согласитесь принять этот маленький подарок, – пошутил он.

Они выехали из Вендури на машине Александра после утренней церковной службы. Начинался маршрут на мысе Драмон, откуда по пологому склону горы Растель, проезжая мимо множества вилл и через сосново-дубовые посадки, они спустились к мысу Кап-Ру с его удивительными красными обрывистыми берегами.

Ненадолго остановились на перевале Нотр-Дам-дез-Абей, потом – на перевале Де-Труа-Терм.

– Вон там – долина Де-Мервей, – прошептал Александр.

Они вместе полюбовались пологими холмами над городком Грасс, безводными пейзажами плато Коссоль. Вдали, на горизонте, высились заснеженные вершины массива Меркантур.

– Большую часть года горы Меркантур недоступны для туристов, – с сожалением сказал он. – Но когда-нибудь мы с вами там побываем!

К вершине горы вело множество тропинок. Они выбрали ту, что шла через лес. Александр часто останавливался, чтобы потрогать землю – то красноватую, то почти белесую. Благодаря ему Элен заново открыла для себя красоту земляничника, вечнозеленого и пробкового дубов, узловатых олив и изможденных сосен, растущих на самой вершине лиственниц. Он давал ей понюхать чабрец и розмарин, очень ароматный чабер, фисташковое дерево и дикую лаванду. Даже рельеф здесь был особенный – в высоких глыбах цвета лавы просматривались пласты породы серого, розового и зеленого оттенков.

Временами, почти что у них из-под ног, выскакивал кролик. Вдалеке по горному склону медленно поднималось овечье стадо под присмотром молчаливого пастуха, а над ними в светло-голубом, почти белом небе с криками парили чайки…

В три пополудни наши путешественники отправились в обратный путь. В машине они совсем не разговаривали, и прощание у церкви получилось каким-то торопливым и неловким.

Глава 2

Ни сегодня, ни завтра, никогда!

За день до концерта Элен решила прогуляться по Монмартру в обществе Филиппа Фурнье. Доктор настоял на том, чтобы в столицу они поехали вместе, – сказал, что для него это удобный случай повидаться с родственниками и коллегами, а также сделать то, что он долго откладывал.

Мсье Фурнье был приятным спутником и обходительным кавалером. Оживленно беседуя, они прошли несколько улочек, ведущих к базилике Сакре-Кёр, чьи белоснежные купола выделялись на фоне чистого голубого неба.

– А знаете ли вы, откуда произошло название этого знаменитого холма? – спросил Филипп, когда они бегом поднимались по ступенькам, ведущим к базилике, как это обычно делают дети.

– Нет, не знаю.

– Судя по всему, оно произошло от латинского «Mons Martyrum», или «Холм мучеников», но существуют и другие версии. Хотя в поддержку этой говорит тот факт, что неподалеку есть улица Мучеников.

По традиции они заглянули и на площадь Тертр[5], где высокая рыжеволосая девушка-художница в рваной, заляпанной красками одежде за несколько минут нарисовала им по портрету. Пообедать решили в кабаре «Lapin Agile».

– Макс Жакоб жил недалеко отсюда… Элен, мои рассказы еще не нагнали на вас скуку?

– Нет конечно! И вы наверняка знаете, как это заведение получило свое название.

– Еще бы! Имя его первого владельца – Андре Жиль[6], он умер в психлечебнице Шарантон в 1885 году. Следующий владелец кабаре, которое к этому времени уже называлось «Lapin Agile»[7], – вы улавливаете игру слов, Элен? – так вот, новый владелец по прозвищу Фреде покровительствовал парижской богеме, поэтому Аполлинер, Мак-Орлан, Шарль Кро и многие другие были у него завсегдатаями. Некоторые литераторы, правда, посещали и другое известное монмартрское кабаре – «Le Chat Noir»[8].

– То самое, где Аристид Брюан в бежевом с розовинкой пиджаке и огромной шляпе пел свои первые куплеты! Брюан – шансонье, а это уже моя стихия, Филипп… – Элен улыбнулась своему спутнику и начала напевать:

– Je cherche fortune Tout autour du «Chat Noir»…[9]

Они гуляли до самого вечера. Наконец Элен, чья нервозность нарастала с каждым часом, предложила посидеть немного за бокалом вина где-нибудь на бульваре Сен-Мишель. Едва они устроились за столиком, как к ним подошел высокий молодой брюнет.

– Филипп, какая приятная неожиданность! Что привело тебя в Париж?

– Вот это действительно сюрприз! Здравствуй, старина! В Париже я буду недолго – приехал составить компанию мадемуазель Элен Монсеваль, талантливой пианистке, чья слава растет с каждым днем… Да-да, Элен, не надо скромничать! Разрешите вам представить моего давнего приятеля Люка Ловара, неутомимого искателя приключений!

Такая рекомендация заставила Люка расхохотаться.

– Откуда ты приехал на этот раз? – спросил у него Филипп.

– Из Африки, а если уж совсем точно – из Мали. У нас там масштабный проект по постройке дорог. Но в ближайшие несколько месяцев я в отпуске!

Опытный сердцеед, Люк не сводил с Элен глаз. К своему удивлению, девушка смутилась и даже разволновалась.

– Филипп, мне пора… – проговорила она, вставая.

– Элен, прошу прощения! Конечно же, вам нужно подготовиться к концерту!

– К концерту? – переспросил Люк.

– Да. Завтра мадемуазель Монсеваль выступает в зале Плейель. Увы, все билеты распроданы, – добавил Филипп. – Я никак не смогу найти тебе местечко.

– Жаль, – проговорил Люк тихо.

На следующий день с утра – последние репетиции, настройка сценического освещения. Для концерта Элен предоставили безукоризненный инструмент фирмы Стейнвей. Ее импресарио Пьер Паскаль следил за последними приготовлениями, как обычно, любезный и деятельный, и девушка вскоре забыла тот нелепый инцидент с объятиями. Филипп приехал к восьми вечера. Элен в это время уже ходила взад-вперед по гримерной, нервно потирая руки.

– Пальцы просто ледяные! – пожаловалась она. – И совершенно меня не слушаются!

– Вы всегда так нервничаете перед выступлением? – спросил у нее Филипп.

– Всегда. Который час?

– Пятнадцать минут девятого. До начала еще три четверти часа.

– Мне нужно подготовиться и настроиться на игру.

– Тогда увидимся позже! Я всем сердцем с вами, милая Элен! Все пройдет хорошо, вот увидите!

Ровно в девять появление Элен на сцене было встречено шквалом аплодисментов. Свои золотистые волосы девушка убрала в высокую прическу и украсила мелкими жемчужинками. Фасон белого длинного платья отличался почти монашеской простотой, и в нем она выглядела особенно тоненькой и хрупкой, почти бестелесной. Устроившись за инструментом, Элен опустила голову, дожидаясь, пока в зале смолкнут последние покашливания и скрип стульев. Первой была исполнена соната Моцарта, за которой последовали два очаровательных и задорных венгерских танца Брамса. Играя, Элен буквально светилась от счастья, и, конечно же, зрители не могли этого не почувствовать. Играла она уверенно, у нее была великолепная техника без намека на вычурность. За ноктюрном Шопена, взволновавшим публику, последовали два произведения современных композиторов. В завершение молодая пианистка блестяще исполнила этюд Листа, как будто даже наслаждаясь его невероятной технической сложностью. Публика благодарила ее стоя. Элен несколько раз выходила на бис, после чего наконец с охапкой цветов удалилась за кулисы.