Клод Фер - Уйти от погони, или Повелитель снов Страница 3

– Какая женщина! Какая женщина!

Анри не знал, и знать не мог, что внешне безрассудный поступок мой был продиктован вовсе не внезапной вспышкой ненависти к руководителю черной мессы, свидетельницей которой я была во Флоренции за год с лишним до этого, а тем, что я пролезла во время путешествия из замка Аламанти в Марсель в сны Юлии – и знала наверняка, что именно благодаря этому поступку в большей мере, чем собственной красоте, я покорю сердце могущественного короля одной из самых больших стран Европы. А убить черномессника… Это было даже приятно.

Месса – это по-немецки и по-еврейски ярмарка. То есть убитый был хозяином ярмарки смерти. Убитые им младенцы не стояли у него по ночам в глазах, не вскакивал он и во сне в поту и с криком «Мама!» Он не только пил вместе со своими слугами кровь новорожденных, но и ел их мясо, принося после мессы трупик домой, разделав его ножом, сняв кожу и передавая эти останки своему повару.

– Опять кролик попался, – говорил при этом. – Приготовь мне его в красновинном соусе. Ты знаешь, какой я люблю – без белой муки.

Убить такого вурдалака своей рукой – что может быть приятней для Аламанти?

А еще я знала (опять-таки из снов Юлии), что это именно он руководил похищением моих детей из замка де ля Мур во Флоренции. А помогали ему: ключница моя Суламифь, взятая мною едва ли не из помойки и умирающая там от голода; плюс та самая толстая служанка, которую однажды застала я сидящей верхом на моем законном муже и графе; а также сам муж мой, которого я незадолго до того разоблачила, как члена этой мерзопахнущей секты «черная месса».

Причин убить собственной рукой мерзкую гадину было у меня достаточно и без этих основных. Например, этот человек в черной сутане хотел отыскать способ присвоить деньги рода Аламанти, к которым на всем белом свете имела доступ лишь я одна. Или, например, за то, что этот человек в черном (а впервые я увидела его в красном одеянии) наступил мне на ногу на бале во дворце Медичи намеренно, хотя извинился так, как будто совершил он этот проступок нечаянно. Негодяй не ведал, что я уже не только вычислила его, но и знаю всю его подноготную. Тогда я простила ему дерзость, ибо еще до конца не знала всего про его банду. Но вот во Франции…

В последний момент перед смертью он, встретившись со мной глазами, понял, что приговор ему был подписан мной задолго до этой нашей встречи в Марселе. И понял, что вся эта двухмесячная канитель с пьянкой по дороге вдоль Лазурного берега Средиземного моря была задумана мной для того, чтобы привлечь к себе внимание охотников за мной и моими сокровищами.

Так пусть не будет ему земля пухом никогда, и черти на сковородках жарят его с особым удовольствием и тщанием!

Вся эта сцена убийства мною человека в черном в Марселе отпечаталась в памяти и снах Юлии взглядом со стороны. Я увидела себя – светловолосую, слегка растрепанную от дороги и от возбуждения при виде крови своей жертвы, горящих глаз короля Анри – довольно-таки немолодого мужчины со следами былой мужской красоты на лице и прикрашенной сединой на висках.

Но более всего я во время проверки сна Юлии всматривалась в лица придворных, попавших в поле зрения моей служанки, запечатлевшихся в ее потаенной памяти, называемым иначе подсознанием, и остановленных там по моему приказу для того, чтобы я внимательно рассмотрела все эти хари.

И не зря…

Ибо был среди них, например, герцог Монморанси.[2] Сволочь, я вам скажу, первостатейная. Из тех похотунов, что любят не женщин, а маленьких мальчиков. Именно маленьких, лет до десяти, которых он насиловал, наслаждаясь криками детей, мучающихся от боли.[3] Иногда малыши умирали от болевого шока. Но чаще их просто выкидывали за ворота замка и двора, и они брели прочь, понуро опустив головы и враскорячку, – на потеху толпы, знающей о любви герцога к подобным шалостям.

Сволочь эту я убила месяца два спустя в его собственном замке, куда проникла через подземный ход, о котором знали лишь он и я, обнаружившая оный в снах герцога через сны моей Юлии. Сначала я связала Монморанси, потом заткнула кляпом рот, и уж после этого воткнула в покрытый прыщами зад его, толстый осиновый кол, который специально для этого вытесала собственными руками, срубив его в лесу герцога.

Уходя в потайной ход, я закрыла дверь в спальню хозяина замка на ключ и унесла с собой. Потому слуги догадались взломать дверь спальни только через две недели, когда смрад от трупа заполонил весь замок.

О герцоге, как говорили в Лувре, никто не жалел…

Еще была там сучка де Бофор, которая уже тогда болела «итальянской болезнью», которую в Италии звали «болезнью французской»,[4] и подставлялась при этом направо-налево, отчего и все грумы ее, и все кучера имели проваленные носы, отпугивая от кареты герцогини даже плюющих на все на свете и не боящихся даже Дьявола разбойников с большой дороги.

Сучку эту убила я месяц спустя после встречи с королем Анри в Марселе. Я подкупила как раз тех самых лесных разбойников, которые испугались вида безносого эскорта герцогини. Разбойники набросили на герцогиню сеть и, не прикасаясь к твари, притащили ее в указанное им место. Там они накинули ей на руки-ноги по петле и распялили ходячую заразу между двух крепких и высоких грабов.

Я лично содрала с застывшей от ужаса де Бофор платье и сунула обрывки ей в рот. Вынула из своей кареты толстую тряпичную колбасу, начиненную перцем и солью, поднесла к любовному входу ее, столь много дарившему несчастья и боль мужчинам вместо любви, и аккуратно ввела всю эту громаду до самого конца. Ткань быстро напиталась выходящими из герцогини соками, и размокший перец стал действовать.

Вида мучений этой негодяйки не вынес ни один из разбойников, все разбежались с места казни в течение часа. Я же просидела перед двумя грабами, растущими на берегу небольшого озера, и любовалась закатом до самой темноты. Потом разворошила палкой находящийся неподалеку муравейник и ушла…

На следующее утро королевский двор гудел рассказами о страшной смерти герцогини де Бофор, съеденной лесными муравьями, а король Анри сказал, держа меня за пальцы левой руки, ибо я у трона стояла всегда справа, и не сводя с меня глаз:

– А ты шалунишка, София. Теперь я понимаю, почему ты вчера пришла ко мне так поздно.

Он знал о многих моих проделках, мой любимый король Бурбон. И никогда не судил за них строго.

Допустим, за казнь дворянина де Бурже, которого я сварила в кипящем молоке за то, что он всего лишь изнасиловал маркизу де Грейяк, предварительно напоив ее снотворным напитком, а потом еще и связав, король меня даже наградил. Так и объявил во всеуслышанье: