Гелена Мнишек - Прокаженная Страница 3

Но он, подъехав ближе, обнажил голову и сказал шутливым тоном:

— Добрый день! Что вы здесь делаете так рано? Среди этих деревьев вы словно русалка…

— Встретившая лешего, — гневно, не раздумывая, ответила девушка.

Он поднял брови, злорадно усмехнулся:

— Что ж, готов стать лешим при условии, что вы будете русалкой…

Стефа покраснела и холодно поинтересовалась:

— Вы едете в Слодковцы?

— Да. И намереваюсь вас туда проводить.

— Я доберусь сама.

— Вот уж сомневаюсь! Одна вы столько цветов не унесете. Они же весят добрый пуд. Я просто обязан вам помочь.

Он спрыгнул с коня, преувеличенно галантно раскланялся и протянул руку. Поколебавшись, Стефа подала свою и тут же отдернула.

— Вы не коснулись даже моих пальцев… Ну да, я ведь зачумленный… — смешно развел он руками.

Михоровский глядел на нее, усмехаясь. Она дрожала от гнева под взглядом этих насмешливых серых глаз. Собрав цветы, она бросила через плечо:

— Прощайте!

— Гм, вы столь энергичны… Однако ж и мне нужно ехать в Слодковцы, а другой дороги туда нет…

Стефа, круто свернув в лес, указала на дорогу:

— Дорога к вашим услугам.

— А вы?

— А я пойду лесом.

— А я не могу вас бросить одну в этой чащобе. Вы так разнервничались, что наверняка заблудитесь.

И он пошел рядом с девушкой, ведя коня на поводу. Стефа сжала губы и молча зашагала вперед. А он продолжал:

— Знаете, что? Садитесь на моего коня, а я пойду рядом, словно паж. Или нет, сядем на коня оба. В самый раз для русалки и лешего.

Стефа не ответила, ускорив шаг.

— Вы от меня бежите, словно от лесного страшилища. А я ведь симпатичный хлопец, верно? Как думаете?

Никакого ответа.

— Ага! Молчание — знак согласия. И это меня ужасно радует! Вы меня, наконец, оценили, по достоинству.

Он поклонился — шутливо, преувеличенно низко.

— Вы прежде всего дурно воспитаны, — взорвалась Стефа.

— Правда? Впервые слышу! Я всегда считался джентльменом.

— Это вы-то? — рассмеялась девушка.

Гнев блеснул в его глазах. Нахмурившись, молодой шляхтич пронзил девушку взглядом. Однако с усмешкой продолжил:

— Ну то ж, в таком случае мы — два сапога пара. Вы тоже хорошим воспитанием не отягощены.

— Пан майорат, вы меня избавите наконец от вашего присутствия?

— В Слодковцах, не раньше.

— Боже, за что ты меня караешь! — прошептала девушка.

Майорат расхохотался.

— Что вас так рассмешило? Ваша неделикатность?

— О нет, пани Стефа! Просто… я впервые встречаю юную девушку, которая от меня отнюдь не в восторге. Бог свидетель, для меня это нечто новое.

— Потому что вы впервые столь невежливы с девушкой.

— Ба! Я себе позволял и больше, но ни в одной девушке не вызывал панического страха.

— Страха?! Я вас боюсь?! Чересчур много вы мните о себе! Я вас…

— Терпеть не можете, — закончил он.

— Вот именно!

— Благодарю! И совершенно искренне! И на исповеди никто никогда ничего лучшего не произносил! Кто бы мог подумать, что в столь нежном создании таится столько злости… Итак, форменный скандал. Вы меня терпеть не можете. Что поделаешь? Лучше уж я вас покину, иначе мы подеремся тут же, в лесу.

Он вскочил в седло и, приподняв шапочку, крикнул:

— Прощайте! Я исчезаю!

Он повернул коня, пришпорил его и галопом помчался прочь.

Стефа удовлетворенно вздохнула:

— Наконец-то! Уехал… омерзительный циник… А я его обидела. Что ж, к лучшему — перестанет мне докучать.

И она направилась в сторону особняка. Вальдемар несся, горяча коня и бранясь сквозь зубы:

— Ох, как мы романтичны… и встаем в позу принцессы! Ну подожди же! Всегда предпочитал дьяволиц монашкам, но терпеть не могу, когда дьяволица притворяется весталкой[4]! Ну, посмотрим!

II

В садовой беседке за столиком сидела Люция Эльзоновская со своей учительницей и увлеченно слушала лекцию по литературе. Стефа рассказывала о славнейших временах польской литературы, декламируя стихи знаменитых поэтов. Увлеченная сама, она покорила душу ученицы.

Видя живой интерес девочки, Стефа спросила:

— Люци, ты разве никогда не читала польских писателей?

— Читала, но очень мало, — призналась Люция. — Ваша предшественница, панна Клара, считала, что людям нашего круга следует знать как можно больше иностранных языков и читать иностранные романы, а польская литература не заслуживает внимания.

— Панна Клара — полька?

— Да, но она была аристократка, разделявшая наши взгляды.

— А каковы же «ваши» взгляды?

— Не знаю, смогу ли объяснить… Считается, что… Нет, не умею сказать.

— Я тебе помогу, — сказала Стефа. — Считается, что следует относиться с почтением ко всему французскому, немецкому… одним словом, иностранному, но, упаси Боже, не к польскому. Верно?

— Откуда вы все так хорошо знаете?

— Догадываюсь. Твоя мама так же считает?

— Конечно! Мама ничего не читает по-польски, со мной разговаривает исключительно по-французски и ценит только заграничное.

— А дедушка? — спросила Стефа.

— О, дедушка — наоборот! Из-за этого они с мамой вечно и ссорятся. Дедушка говорит, что стыдно забывать о своей национальности, что каждый обязан прежде всего любить и ценить дела своего народа. Но маму такие аргументы не убеждают…

— Твой дедушка — благородный человек.

— Вы его любите?

— Я его уважаю за богатый ум и образованность.

— И дедушка вас любит, я же вижу. Вот только… знаете, Вальди думает в точности, как дедушка. Почему же вы Вальди не выносите?

— Люци, да что мне до Вальдемара? Люция засмеялась;

— Знаете, мама вечно ссорится с Вальди. А теперь еще и вы… Бедный Вальди!

— Давай закончим с литературой, — прервала ее Стефа. — Тебе еще нужно написать изложение.

Люция обняла ее и ласково сказала:

— Завтра, дорогая панна Стефа! Сегодня не напишется, я чувствую. Вы так меня увлекли польской литературой, что ни о чем другом и думать не хочется. Вы мне должны дать почитать что-нибудь польское, а всех немцев и французов я запрячу в шкаф, пусть их там моль съест.

— Люци, не следует бросаться из одной крайности в другую. Иностранных писателей ты тоже должна знать.

— Но польских я должна знать лучше, правда? Я так сегодня и скажу дедушке с Вальди, а они посоветуют, что читать. Вальди меня всегда называл попугайчиком… Как приедет, спрашивает: «Ну, чему там новому научили нашего попугайчика?» Мама тогда дуется, а панна Клара сладенько улыбается и говорит: «Vous plaisantez monsieur le comte[5] «. Она всегда Вальди называла графом. А Вальди отвечал как бы вежливо, но сердито: „Никакой я не сomte, постарайтесь запомнить“.