Сьюзен Джонсон - Грешница Страница 3

Но когда участники приблизились к подъему, и Ромулус вдруг начал набирать скорость, стало заметно, что что-то не так с его передними ногами.

— Сто на двести против Ромулуса! — завопил один из букмекеров. Синджин, который видел Ромулуса сегодня утром, обдумывал теперь свои шансы. Толпа бросала наверх косые взгляды. При таких невероятных процентах герцог Сетский мог потерять состояние, если Ромулус не выиграет.

— Фордхэм ждет подъема, — сказал Николае.

— И еще не торопит Ромулуса, — спокойно ответил Синджин.

— Но уже близко. — Он говорил, немного растягивая слова, взгляд голубых глаз был прикован к гнедому и серой лошади Стэнхоупа, которая шла впереди на три корпуса. Фордхэм не трогал кнута, но низко наклонился к шее Ромулуса и разговаривал с ним, почти опустив поводья.

Синджин заметил, как молодой жеребец, которого он помогал тренировать, привычно откликается, вняв голосу Фордхэма.

Вот. Наконец-то. Синджин выдохнул от удовольствия. Шаг Ромулуса сделался шире, мускулы напряглись, красивые сильные ноги рыхлили под собой землю: уши слегка прижаты; ноги легко преодолевают подъем. Нагоняя соперника, Ромулус взлетел на гору, словно бежал по ровной местности, и поравнялся с серой лошадью Стэнхоупа, вызвав рев толпы. Несколько секунд две лошади шли рядом, преодолевая последние самые тяжелые метры подъема.

«Слишком уж близко, — с беспокойством подумал Синджин, — слишком близко от Арчера». — И затем Ромулус стал обгонять его. Вырвавшись вперед, он оставил позади ирландского серого коня.

— Он выиграл, — шепотом выдохнул Синджин. — Какая красота…

— Приз в тысячу гиней [1] и злоба Стэнхоупа, — заметил Николае Роуз с веселой усмешкой, когда Ромулус пересек финиш, обогнав соперника на шесть корпусов.

— Пять тысяч гиней, — поправил Синджин, сложив свой выигрыш с призовым фондом, — а злоба Стэнхоупа не имеет ничего общего со скачками.

— Тогда женщина, — сказал высокий Сенека. Это вторая константа в жизни Синджина, которой он отдавал предпочтение.

— Старое пари на миссис Робинсон бедный Стэнхоуп проиграл.

Даже Сенека из американских колоний знал о красавице с дурной славой, о миссис Робинсон. Весь свет знал о давнем споре на пять тысяч гиней, записанный в книгу Брукеса, между Синджином и Стэнхоупом — выигрывает тот, кто первым подстережет и переманит честную Пердиту у ее друга принца Уэльского.

Говорят, уже буквально на следующее утро молодой герцог Сетский выходил от красавицы. Его подстерег пьяный Стэнхоуп, преградил путь, потребовав дуэль. Но пьяное состояние Стэнхоупа делало дуэль равноценной убийству. Синджин, конечно же, не принял его вызова. Когда Стэнхоуп протрезвел, то почувствовал себя совершенно уничтоженным.

С широкой улыбкой Синджин принимал приветствия и поздравления своих гостей, быстро продвигаясь через толпу, стоящую на смотровой площадке, к лестнице. Прыжками преодолевая ступени, он пробирался сквозь толпу на лестнице. Кивая и улыбаясь, обмениваясь рукопожатиями, принимая поздравления с привычной скромностью, он огромными шагами направился к зеленому спуску. Когда до Ромулуса было метров шесть, тот почувствовал запах хозяина и негромко заржал. Не обращая внимания на организаторов и лорда Банбери, стоявшего с призом «Королевская тарелка победителя», Синджин сначала протянул руку Фордхэму со словами похвалы, высоко оценив его езду, а затем, опустив пальцы в карман экзотической куртки, вытащил кусочки сахара для Ромулуса.

— Отлично, мой красавец, — проговорил он, протягивая ладонь с сахаром. Он мягко провел вниз по всей длине замечательного носа темного гнедого. — Ты оставил всех позади.

Как и легендарный Эклипс, Ромулус выигрывал все скачки одинаково: впереди Ромулус, остальные далеко позади.

Остаток дня пролетел быстро. Во время дневных скачек все лошади Синджина пришли первыми. Синджин активно участвовал в скачках, выполняя работу конюха и не заботясь о том, кто и что скажет. Он помогал подковывать, давал наставления жокеям, чистил лошадей после скачек, ухаживал в конце соревнований за своим черным скакуном, который повредил переднюю ногу на последнем забеге дня. Сначала были опасения, что в ноге трещина, но после нескольких часов припарок холеный правнук Герода намного увереннее наступал на поврежденную ногу.

Оставив двух конюхов и мальчишку с черным скакуном в его огражденном круге, Синджин ушел. Солнце только что село; сумеречный воздух был холодным, ветер почти стих, словно готовясь к ночной дреме.

Усталость Синджина поминутно давала себя знать в его вялой качающейся походке, в ленивом опускании черных ресниц. Он встал на рассвете, чтобы поехать вместе с жокеями на утреннюю тренировку скакунов на склонах. День пронесся с сумасшедшей быстротой, полный пьянящих побед, но изнуряющий. Дом его был полон друзей и женщин, привезенных, чтобы развлекать их, и он прошлой ночью спал всего несколько часов.

На периметре скакового круга, на краю молодого леска возле дальних конюшен, ждал его экипаж, на котором дремал извозчик, держа поводья в руках. Подойдя к экипажу, он потянулся и потряс извозчика за колено.

— Домой, Джед, наконец-то, — сказал он, улыбаясь, когда молодой, бандитского вида, русоволосый человек проснулся, издав неопределенный звук. — Поезжай немедленно. Я устал.

Глава 3

Его пальцы еще сжимали дверную ручку экипажа, когда он обратил внимание на фигуру внутри.

— Говорят, ты трахаешь всех, кто в юбке. — Женский голос раздался изнутри темной повозки.

Заинтригованный, он слегка улыбнулся, встал сапогом на витую железную ступеньку, удержав равновесие, когда на секунду карета наклонилась под его весом, и вошел в свой роскошный черный лакированный экипаж. Захлопнув за собой дверь, Синджин уселся на мягкие подушки сиденья напротив женщины в тот момент, когда карета тронулась с места.

Конечно же, нет. Вступать неразборчиво во внебрачные связи?! Он был очень избирателен. Но он знал о своей репутации распутника, как знал и о том, по мере того как его зрение привыкало к полумраку повозки, что женщина напротив него была очень молода и красива.

— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.

Конечно, это было бы очень просто для герцога Сетского, про которого говорили, что он легко и в больших количествах укладывал в кровать женщин.

Ему никто не делал предложения именно в такой форме, потому что женщины, с которыми он развлекался, обычно были благородными дамами. Или, возможно, просто более вежливыми, решил он, вспомнив многочисленных неаристократических особ женского пола, деливших с ним постель.