Дебра Маллинз - Две недели с незнакомцем Страница 3

Два месяца спустя

Саймон вертел в пальцах бледно розовую надушенную записку. Вычурный почерк этого последнего послания Изабеллы флиртовал с ним столь же обольстительно, как сама эта дама. Если вечером на балу у Крестона все пойдет так же хорошо, он, возможно, сильно продвинется в раскрытии самых интимных тайн обворожительной синьорины.

Если все пойдет хорошо.

Резким движением он швырнул конверт на письменный стол и, откинувшись в кресле, сложил руки на животе, продолжая хмуро изучать клочок дорогой бумаги. Изабелла Монтелуччи была женщиной, которой добивались многие мужчины. Темноволосая и темноглазая соблазнительница обладала чувственностью, проявлявшейся в каждом ее движении и естественно притягивающей мужские взоры. Она была также опытной кокеткой, чей хрипловатый голос намекал на не испытанные мужчинами наслаждения, а обольстительный смех завораживал всех, кто мог его услышать.

Она была олицетворением женственности, а его работа заключалась в том, чтобы ее соблазнить.

При одной мысли об этой возложенной на него задаче его плечи напрягались и начинала пульсировать вена на виске. О чем только думали его начальники, поручая ему подобное задание?

Никогда в жизни он не был тем типом мужчины, по которому томятся женщины. О да, он был достаточно привлекателен, но полагал, что его прошлые романтические связи больше зависели от его титула и состояния, чем от его физической притягательности.

Вот оружие другое дело. Он знал, как с ним обращаться, как стрелять из него быстро и метко. Разить без промаха. Он разговаривал на четырех языках и мог проскользнуть мимо всей наполеоновской армии в Париж, сойти там за француза, а потом незамеченным вернуться в Англию с добытой информацией.

Он получал удовольствие от хорошей партии в шахматы или тихого вечера за сочинением стихов, а также сезон за сезоном выращивал особый сорт розы нужного ему розового оттенка. Гибридной розы, которая прославит имя Девингемов.

Он был слишком погружен в себя и замкнут, чтобы играть роль обольстителя, был слишком застенчив и молчалив при дамах, чтобы считаться повесой, и слишком увлекался интеллектуальным чтением, чтобы тратить время на пустую болтовню. Обольщать женщин всегда было сильной стороной его друга Фоксуорта.

Чувство вины перед Фоксуортом поднялось в нем тяжелой темной волной, окутывая Саймона, омрачая душу. Он стиснул зубы и закрыл глаза, стремясь сдержаться, устоять в этой ежедневной борьбе. Прошло три года. Что случилось, то случилось. Его мир изменился так же, как мир Джона Фоксуорта. Теперь им оставалось только двигаться дальше.

Он открыл глаза и сосредоточился на привычном виде своего письменного стола. Записка Изабеллы розовела на фоне столешницы красного дерева. Его ониксовая чернильница. Его поэтический дневник, отложенный в сторону, когда Доббинс принес почту. И на стопке корреспонденции письмо с надписью аккуратным округлым почерком от его жены.

Он выпрямился, поднял это письмо. Ах, Люси. Она то не вызывает в нем ни отчаяния, ни тревоги. Он обвел пальцем ее имя, написанное на конверте ее рукой. Никогда он не предполагал, что его работа может причинить ей вред, но эта история с Изабеллой сможет, если слухи дойдут до Девингема.

Что, если эта болтушка миссис Колфакс разнесет дома сплетни, после того как увидела его с Изабеллой в театре… в прошлом месяце? Что за чертово невезение – наткнуться на самую большую сплетницу в свете, которая живет совсем рядом с его родовым поместьем! Надо же было ей навестить лондонских родственников в такое неподходящее время. Он прикинул возможность того, что она по приезде домой направится прямиком к Люси с ворохом слухов и намеков, но тон писем жены оставался неизменным, так что, по видимому, его графиня ни о чем не догадывалась.

Неуютное покалывание между лопатками возобновилось. Была ли это неловкость оттого, что он представил себя в роли светского повесы – как бы нелепо это ему ни казалось – или все же это было чувство вины? Прелестная Изабелла была необходимым звеном в его работе ради блага Англии. Если до жены дойдет эта сплетня, она, несомненно, будет уязвлена злыми языками, но он придумает объяснение, которое она должна принять.

По крайней мере он на это надеялся.

Тяжесть на сердце немного отступила, и он вновь взглянул на конверт жены. Без сомнения, там содержится обычная болтовня о жизни и делах в Девингеме. Может быть, о помолвке ее сестры и назначении дня свадьбы. А может быть, о жене викария, которая родила ребенка, или о том, что новый конюх, нанятый управляющим в прошлом месяце, оказался ненадежным… Что нибудь в этом роде… Он узнает обо всем этом, прочитав письмо.

Он сорвал печать с письма, и оттуда пахнуло знакомым милым и дразнящим запахом лаванды. Он замер и поднес письмо ближе к носу. Нежный цветочный аромат приветствовал его. Саймон зажмурился и, глубже вдохнув его, перенесся в Девингем… к Люси… к их единственной совместной ночи. К приветливым и манящим простыням ее постели, такой же мягкой и теплой, как ее гибкое страстное тело. Сладкий аромат лаванды затопил все его чувства, как в минуты их соития.

Никогда не будет он связывать этот божественный запах ни с чем иным, кроме блаженства, испытанного им в жарких и нежных объятиях Люси. Он не хотел покидать ее, но настоятельный призыв его шефа, сэра Эйдриана, не оставил ему выбора. Он намеревался вернуться к молодой жене через несколько дней, но вместо этого дела задержали его в Лондоне на несколько недель. И как ни скучал Саймон по обществу Люси, он не хотел приглашать ее в Лондон, чтобы не впутывать в свои городские служебные дела.

Когда он решил жениться, то намеренно выискал тихую сельскую мисс, которая рада будет оставаться в Девингеме и растить их детей, пока он станет заниматься своими делами в Лондоне. Он хотел обзавестись женой, на которую не требовалось бы производить впечатление хитроумными светскими разговорами или тонкими намеками и остротами. Выросшая в сельской глуши, Люси полностью соответствовала его требованиям, а ее шаловливая натура делала жизнь с ней гораздо приятнее, чем он рассчитывал.

Он начал ухаживать за ней с некоторым опасением, потому что не имел никакого представления о брачных делах. Его собственные родители вступили в «устроенный родителями» брак, который имел целью скорее обеспечение сохранности состояния и продолжение рода. После рождения Саймона и его младшего брата Родерика их родители тихо расстались и стали вести каждый свою жизнь, преследуя собственные интересы. Мать предоставила заботу о детях нянькам, а отец традиционно стремился взрастить в своих отпрысках свойственное всем Севертонам чувство долга. К семи годам Саймон уже сознавал ожидавшие его обязанности и свою ответственность как наследника. После смерти отца он тихо и спокойно принял это нравственное бремя на свои плечи.