Элизабет Чедвик - Когда струится бархат Страница 3

Адам зажмурил глаза, пытаясь не видеть ее. Дыхание перехватило, но он приготовился спокойно выдержать неизбежную встречу. Уж лучше сто раз опять столкнуться с надменным презрением императрицы Матильды, чем встретиться лицом к лицу с приближавшейся к нему женщиной. Это и была Хельвен, родная дочь лорда Гийона. Ее мать — валлийская простолюдинка, погибла от рук отца лорда Гийона во время войны 1102 года.

Адам торопливо поднялся, расплескав вино на голубой бархат накидки, наброшенной поверх доспехов, почувствовал, как уши заливаются краской и понял, что покраснел, как застенчивый и неуклюжий юнец.

— Адам! — радостно вскрикнула женщина, не скрывая чувств, обняла его за шею и, притянув к себе, крепко поцеловала в губы. Его окутал запах жимолости. Цвет ее глаз вдруг напомнил залитую солнцем морскую отмель — лазурь, аквамарин, кобальт с золотистыми искрами. В горле пересохло. Слова куда-то исчезли. Мелькнула глупая мысль, что язвительные замечания Матильды — вовсе не оскорбление, а сущая правда.

Хельвен разомкнула объятия, чтобы, сделав шаг назад, полюбоваться изменившимся видом Адама — его новой бархатной накидкой, наброшенной поверх кольчуги, и тяжелым германским поясом для меча, украшенным сложным орнаментом.

— Боже, боже, — насмешливо протянула она, — да один твой вид поднимает настроение! Твоя мать точно рассердится, что упустила шанс встретить такого рыцаря. Надо же было предупредить заранее о своем возвращении!

— Вообще-то я хотел сначала поехать в Торнейфорд, — сдавленным голосом проговорил Адам. — Но дело в том, что у меня с собой письмо вашему отцу от короля.

— Вот невежа! — возмутилась Хельвен, сверкнув глазами. — Хорошо еще, что из нас хоть кто-то не растерял остатков учтивости. Наверху готова горячая вода.

Адам уставился на нее, охваченный внезапным страхом. Не то чтобы он не любил или не привык мыться. Наоборот, всегда наслаждался удовольствием и приятным расслаблением от горячей ванны. Но сейчас его охватил настоящий ужас от мысли, что по традиции именно Хельвен, как хозяйка, должна принимать самое непосредственное участие в его раздевании и хлопотать вокруг, пока он будет мыться. Адам слишком давно не был с женщиной.

— Но я хотел допить свое вино, — одеревеневшим языком промямлил он, — да и поговорить с Реном хотелось.

Ренард небрежно взмахнул рукой и совсем некстати для Адама произнес:

— Все равно тебе придется обо всем снова рассказывать моим родителям. И никто не запрещает допить вино там, наверху.

— Если уж я так старалась, готовя для тебя ванну, ты мог бы хотя бы из вежливости посидеть в ней. К тому же, кажется, ты впитал все дорожные запахи! — Едва ли таким тоном допустимо разговаривать с желанным гостем, и Хельвен сразу прикусила язык, но было поздно. После смерти Ральфа она, неожиданно для самой себя, стала частенько язвительно обращаться с людьми безо всякой на то причины, утратив прежнее благоразумие. Люди обычно не обижались — по крайней мере те, кто хорошо ее знал. Но сейчас время тесной детской дружбы между ней и Адамом казалось слишком далеким.

Адам упрямо смотрел на противоположную стену, стараясь не встречаться с женщиной взглядом.

— Ну, это как раз не удивительно. Я долго был в пути. Иногда кажется, слишком уж долго.

Хельвен прикоснулась к его руке и посмотрела виновато.

— Прости. Сама не понимаю, как это вырвалось.

— Потому что ты старалась, хлопотала, а я, видите ли, не оценил, неблагодарный, не так ли? — ответил Адам, изобразив на лице нечто, отдаленно напоминавшее улыбку. — Так вот, если я и был сейчас недостаточно учтив, то это объясняется очень просто. Я досыта наелся приказаниями одной женщины.

— Ну, теперь пошла война! — весело завопил Ренард сводной сестре, лицо которой уже начала заливать краска. — Ату его!

— Я вовсе не хотел никого обидеть. — Адам поставил кубок, более чем наполовину полный вином, и пошел к занавеси, отгораживавшей ступеньки, ведущие в башню. — Принимайте пока меня таким, какой я есть. Потом, возможно, я сумею заслужить прощение.

— Боже, — ухмыльнулся Ренард, — он неисправим, правда?

Хельвен задумчиво сложила руки на груди.

— Ничего не понимаю. Стоило мне заговорить про ванну, как он прямо взвился, будто готов сбежать куда угодно.

— Может быть, германцы ему что-то снизу изувечили, — дерзко заявил Ренард, после таких слов не сразу осмелившись посмотреть на сестру. — А может, там все как раз в норме.

Как раз в стиле Ренарда. Обычно люди, ничего не подозревая, видели в нем симпатичного, но немного поверхностного юношу, мало-помалу приближающегося к взрослости, совершая при этом все положенные ошибки молодого возраста. Но часто Ренард неожиданно опровергал такие суждения колким замечанием либо весьма здравым и проницательным высказыванием, что никак не вязалось с его небольшим жизненным опытом и кажущейся заурядностью.

— Чепуха! — раздраженно бросила Хельвен. — Я помогала мыться стольким мужчинам-гостям, что прекрасно представляю, какими иногда бывают при этом последствия долгого воздержания. И меня это ничуть не смущает.

— Но это тебя, — ехидно прищурился Ренард, — а каково ему?

Хельвен недоуменно наклонила голову набок, озорно улыбнувшись.

— Ты серьезно так считаешь?

— Я считаю, — подвел итог Ренард с укором, — можно обжечь пальцы, если берешься играть с огнем. — Осушив свой кубок, он двинулся в сторону конюшни.

В комнате наверху Адам молча стоял, не отводя глаз от ванны, над которой вился парок. Вокруг суетились служанки, пробуя температуру воды, добавляя пахучие травы, раскладывая полотенца из толстой мягкой льняной ткани, подкладывая поленья в огонь и уголь в жаровни, чтобы отвести холод, идущий от толстых каменных стен.

— Прости за мои слова, — Хельвен опустила за собой портьеру. — Я всего лишь подумала, что тебе будет приятно посидеть в ванне после долгого дня в пути.

Адам улыбнулся одними губами, глаза продолжали высматривать что-то позади женщины.

— Да, все так и есть.

Хельвен окинула Адама внимательным изучающим взглядом. Все, что он говорил, было сказано безучастным и невыразительным тоном. Воистину, судя по его ответам, можно было бы с равным успехом разговаривать с тренировочным чучелом во дворе. Раздражение вспыхнуло и вырвалось наружу.

— Неужели все дело в длительном воздержании? — нарочито сладким голосом пропела Хельвен. — Так я могу позвать какую-нибудь солдатскую потаскушку.

Ответом были удивленно расширившиеся глаза Адама, и Хельвен осталась довольна произведенным эффектом.