Лоретта Чейз - Невеста сумасшедшего графа Страница 3

– Она моя мать, – возразил Дориан.

– И моя невестка, – последовал твердый ответ. – Я знаю свой долг перед семьей. За нею будет… надлежащий уход. А ты вернешься в Оксфорд и выполнишь свой долг.

Две недели спустя Амнита Камойз потеряла сознание во время тяжелого приступа и умерла.

Умерла в сумасшедшем доме, откуда Дориан не сумел ее вызволить, потому что был в Оксфорде, где топил свое отчаяние и гнев в учебе. Без денег он не мог спасти мать, а дед наказал бы любого, кто осмелился бы ему помочь.

Дориан никому не говорил о случившемся, даже своему единственному другу Берти Тренту.

Поэтому лишь семья Камойзов (причем только самые близкие родственники) знала, что Амнита умерла в дорогостоящей преисподней мистера Борсона.

Но даже тогда ее не оставили в покое. Старый граф разрешил докторам искромсать ее бедную голову и удовлетворить свое проклятое любопытство. Мозговая ткань оказалась поврежденной, были обнаружены признаки кровотечения. Во время последнего приступа разорвался сосуд, один из многих, которые рвались до этого, – настолько они были слабы. А нервное расстройство, как объявили доктора, явилось первым симптомом внутреннего распада, который начался задолго до проявления безумия. Но самыми опасными стали головные боли, свидетельствующие о нарушении кровообращения мозга.

Никто не смог бы для нее ничего сделать, заявили врачи. Медицина пока не в состоянии обнаружить начальную стадию заболевания и не способна лечить подобную болезнь.

Таким образом Борсон и его коллеги сняли с себя ответственность за смерть Амниты Камойз. Словно не они превратили в ад последние месяцы ее жизни.

А Камойзы позаботились о том, чтобы ни упреки, ни осуждение не задели их семью.

«Амнита страдала от неизлечимого упадка сил», – утверждали они. Ибо ни один Камойз не может быть сумасшедшим. Ни разу, с тех пор как Генри де Камойз пришел из Нормандии вместе с Вильгельмом Завоевателем, в их семье не было даже намека на безумие.

О болезни Амниты никогда не упоминали: как будто скрывая правду, можно избавиться от нее, словно от неугодного посетителя.

Это было даже к лучшему. Если бы Дориану пришлось выслушивать лицемерные разглагольствования о болезни матери, он бы совершил нечто непростительное. И его бы уничтожили, как и мать.

После похорон он вернулся в Оксфорд и, загнав внутрь свои чувства, отдался учебе. Единственное, что он мог сделать, единственное, чего дед не мог у него отнять или извратить в угоду своим деспотическим целям.

И вот в конце семестра Дориан получил не только ученую степень, но и диплом с отличием, чего ни разу не добивался ни один Камойз.

По этому случаю в Ронсли-Холле устроили торжество. Обычное притворство. Ведь Дориан никогда не был истинным Камойзом и знал, что его успехи раздражают остальных членов семьи. Тем не менее они просто обязаны хранить семейное единство, и на этот раз Дориан с легкостью притворялся, зная, что свобода близка. Скоро он будет уже на континенте и не вернется в Англию, пока его дед не окажется в семейном склепе рядом с предками.

А до тех пор, он будет играть свою роль, как делал это много лет.

«Ложь, крутом ложь», – говорила его мать.

Она считала, что ее мозг не выдержал напряжения.

«Слишком много тайн… очень слаба, чтобы хранить их».

Дориан еще не знал, что она выдала не только свои тайны.

Через двадцать четыре часа после так называемого праздника он молча и беспомощно выслушал многочасовую обвинительную речь, поставившую крест на всех его планах.

Он уехал из Ронсли-Холла с шестью фунтами и несколькими пенсами в кармане, а все потому, что граф ожидал от него умоляюще воздетых рук и покаянных слов.

«Пусть ждет хоть до Судного дня», – решил Дориан.

Дед назвал его отродьем шлюхи, рабом низменных желаний, который бесстыдно идет по пути, ведущему только к безумию и смерти от дурных болезней, которые он подцепил в той грязи, где валялся.

Хотя Дориан знал, что это правда, он не чувствовал ни сожаления, ни стыда. Только гнев. Он не сдастся!

Лучше голодать и умереть в сточной канаве, чем вернуться к деду.

Он поехал в Лондон, взял себе другое имя и стал одним из многих. Дориан нашел жилье в Ист-Энде – небольшую комнатку в многоквартирном доме. Днем он работал грузчиком, а ночью писцом у адвоката. Ни одно занятие не обещало светлого будущего, да и о каком будущем можно говорить, если перед Дорианом закрылись двери всех приличных домов. Хотя работа в порту время от времени останавливалась, зато адвокаты не давали ему скучать, и он мог не опасаться, что у них закончатся бумаги. А когда тяжелая работа грозила сломить его дух, пара монет обеспечивала ему временное забвение в виде относительно чистой шлюхи и бутылки вина.

Месяцы сливались в годы, дед ждал, что внук приползет к нему на коленях, а внук ждал смерти деда.

Но эпидемия гриппа, унесшая в 1826 году отца Дориана, дядю Хьюго, двух теток и нескольких кузенов, не тронула старого графа.

А летом 1827 года Дориан вдруг почувствовал себя плохо и понял, что заболел.

Глава 1

Дартмур, Девоншир

Начало мая 1828 года

Дориан стоял в библиотеке своего поместья Радмор и глядел из окна на блеклую красоту болот, которые сейчас манили его к себе не меньше, чем в Лондоне, когда от тяжелой болезни он не мог даже поднять руку.

В августе клерк Хоскинс нашел Дориана в полубессознательном состоянии.

– Я позову врача.

– Нет. Никаких врачей, ради Бога. Дартмур. Отвези меня в Дартмур. Там деньги… спрятаны… под полом…

Хоскинс мог бы сбежать с этой маленькой суммой, ведь он так нуждался в деньгах, живя на нищенскую зарплату. Но клерк не только выполнил его просьбу, а даже остался приглядывать за ним. Не покинул Дориана и после выздоровления.

Однако явное улучшение не обмануло Дориана. Он подозревал, что эта болезнь – начало конца. Как у его матери несколько лет назад.

В январе, когда возникли первые головные боли, его подозрения переросли в уверенность. С течением времени приступы участились. Последний раз Дориан готов был размозжить голову о стену, лишь бы избавиться от мучений.

Но он все равно не стал бы посылать вчера утром за доктором Нибонсом, если бы не увидел перед глазами мерцающую пелену и не понял, что необходимо принять какие-то меры, пока слабые миражи не превратились в настоящие галлюцинации, которые приведут его к безумию.

– Я знаю, что это заболевание мозга и оно неизлечимо, – сказал Дориан врачу. – Но я хотел бы закончить свои дни здесь. Я бы не хотел… умереть, как моя мать, если этому можно помочь.

Нибонс обещал сделать все возможное, но Дориан слишком хорошо знал, что его ждет. Мать умерла через восемь месяцев после появления «зрительных химер» – «призраков», которые она видела наяву, а не во сне.