Лоретта Чейз - Вчерашний скандал Страница 3

Другими словами, обычные волнения, связанные с Оливией.

Лайл определённо не приехал бы домой ради своих родителей. Они служили посмешищем. Имея детей, они не были семьёй. Они были полностью погружены друг в друга и в свои бесконечные драмы.

Это было так типично для них: устроить сцену в гостиной по поводу, который нормальные люди отложили бы для разумного обсуждения в подходящее время — а не за минуту до выезда на бал.

Замок Горвуд, как оказалось, находился в упадке на протяжении последних трёх или четырёх сотен лет и периодически ремонтировался в течение этих веков. По какой-то причине родители внезапно решили, что он должен быть восстановлен в прежнем блеске, и Лайлу следует ехать туда, чтобы проследить за работами из-за некоторых проблем с…привидениями?

— Но ты должен поехать, — сказала мать. — Кто-то должен поехать. Кто-то должен что-то сделать.

— Этим кем-то должен быть Ваш агент, — ответил Лайл. — Просто абсурдно, что Мэйнс не может отыскать рабочих в целом графстве Мидлотиан. Я думал, что шотландцам отчаянно нужна работа.

Он перешёл к камину, чтобы согреть руки.

Нескольких недель по возвращении из Египта было недостаточно, чтобы он привык к климату. Эта английская осень ощущалась им как лютая зима. Шотландия стала бы для него сущей мукой. Погода там была достаточно гадкой и в разгар лета: серая, ветреная и дождливая, если не шёл снег или град.

Он ничего не имеет против трудностей. Строго говоря, Египет представляет собой ещё более враждебную среду. Но в Египте есть цивилизации, которые он открывал. В Шотландии открывать нечего, никаких древних тайн, ожидающих разгадки.

— Мэйнс перепробовал всё, даже подкуп, — сказал отец. — Что нам требуется, так это присутствие мужчины нашего рода. Тебе известно, как в шотландцах сильно чувство клана. Они хотят, чтобы лэрд замка возглавил их. Я не могу ехать. Не могу оставить твою мать, особенно сейчас, с её хрупким здоровьем.

Другими словами, она снова беременна.

— Кажется, ты должен оставить меня, любовь моя, — проговорила мать, поднимая слабеющую руку к голове. — Перегрина никогда ничего не волновало, кроме греческого, латыни и его токсов.

— Коптов, — сказал Лайл. — Коптский — это древний язык…

— Один только Египет на уме, — произнесла мать с лёгким всхлипыванием, не сулящим ничего хорошего. — Всегда твои пирамиды, и мумии, и свитки, и никогда — мы. Твои братья даже не знают, кто ты такой!

— Они меня знают достаточно хорошо, — возразил Лайл. — Я тот, кто посылает им все эти замечательные вещи из дальних краёв.

Для них он был экстравагантным и загадочным старшим братом, с которым происходили всякие волнующие приключения в диких и опасных станах. И он действительно посылал им подарки, вызывавшие восторг у мальчишек: мумии кошек и птиц, шкурки змей, зубы крокодила, и прекрасно сохранившихся скорпионов. Он также регулярно писал им.

И всё же Перегрин не мог заставить умолкнуть внутренний голос, говоривший ему, что бросил братьев на произвол судьбы. То, что он ничего не мог сделать для них, кроме как разделить с ними их несчастье, служило плохой отговоркой.

Один лишь лорд Ратборн, известный в Обществе как лорд Безупречность, был состоянии справиться с его родителями. Он избавил Лайла от них. Но у Ратборна есть собственная семья.

Лайл знал, что должен что-то сделать ради братьев. Но всё это дело с замком было сущей бессмыслицей. Ему пришлось бы отложить возвращение в Египет — но как надолго? И во имя чего?

— Не понимаю, какую пользу принесёт братьям моё прозябание в сыром, разваливающемся старом замке, — проговорил он. — Не могу представить более смехотворного поручения, чем путешествие в четыре сотни миль ради спасения кучки суеверных рабочих от домового. Я также не понимаю, чего испугались ваши крестьяне. Каждый замок в Шотландии посещают призраки. Они живут повсеместно. На полях сражений. В деревьях. В камнях. Они же любят своих привидений.

— Тут серьёзнее, чем призраки, — сказал отец. — Произошли ужасные несчастные случаи, раздавались душераздирающие крики среди ночи.

— Они говорят, что вступило в силу давно забытое проклятие, когда твой кузен Фредерик Далми случайно наступил на могилу пра-пра-прабабушки Малкольма МакФетриджа, — добавила мать, пожимая плечами. — С тех самых пор здоровье Фредерика стало немедленно ухудшаться. Через три года он скончался!

Лайл смотрел на них, желая (и не впервые) чтобы, было к кому обернуться и сказать: «Ты можешь в это поверить?»

Хотя его родители были способны усмотреть здравый смысл не больше, чем Лайл узреть единорога, его собственный рассудок требовал, чтобы в разговоре были представлены факты.

— Фредерику Далми было девяносто четыре года, — начал он. — Он умер во сне. В своём доме в Эдинбурге, в десяти милях от предположительно проклятого замка.

— Не в этом дело, — возразил отец. — Суть в том, что замок Горвуд — собственность Далми, и он разваливается по кускам!

Ивам никогда не было до него дела до сих пор, подумал про себя Лайл. Кузен Фредерик оставил замок много лет назад, и они позволили замку оставаться в запустении.

Почему внезапно восстановление замка стало столь важным?

Почему бы ещё? Он находится дома и не может игнорировать родителей так, как игнорировал их письма. Это заговор, чтобы удержать его в Англии. Не потому, что они нуждаются в нём, или хотят, чтобы он остался. А лишь потому что, как они полагают, здесь его место.

— Какое ему дело? — вскрикнула мать. — Когда Перегрин думал о нас?

Она вскочила с кресла и подбежала к окну, словно хотела в отчаянии выброситься из него.

Лайл не встревожился. Мать никогда не выпрыгивала из окон и не разбивала голову об камин. Она только вела себя так, словно готова к этому.

Его родители вместо того, чтобы думать, устраивали драмы.

— Какое чудовищное преступление мы совершили, Джаспер, что в наказание получили такого жестокосердного сына? — запричитала она.

— О, Лайл, о, Лайл. — Лорд Атертон приложил руку к голове и принял свою излюбленную позу Короля Лира. — К кому же обратиться человеку как не к своему первенцу и наследнику?

Прежде чем он разразился своей обычной тирадой о неблагодарности, злодеях с сердцами из мрамора и бездушных детях, мать назвала виновника.

— Это нам расплата за то, что мы тебя разбаловали, — сказала она с глазами, полными слёз. — Это награда за то, что мы доверили тебя заботам Руперта Карсингтона, самого безответственного человека в Англии.

— Одни только Карсингтоны имеют для тебя значение, — добавил отец. — Сколько писем ты написал нам за все годы, которые провёл в Египте? Я могу пересчитать их по пальцам.