Елена Арсеньева - Роковая любовь немецкой принцессы Страница 3

– Ну, матушка, не его же величество дядюшка Фридрих II прибыл с неожиданным визитом! – насмешливо протянула Вильгельмина.

Она все еще была слишком зла, чтобы быть вежливой даже с матерью. Правда, тут же струсила – ну, сейчас ей зададут! – однако мать, к ее изумлению, словно бы и не заметила этой дерзости.

– Нет, это не король, – возбужденно ответила она. – Но это… это что-то невероятное! Такой визит!

Генриетта-Каролина не могла больше хранить тайну. Обхватила всех трех дочек за плечи, притянула к себе:

– Прибыл барон Ассебург!

Сестры разочарованно переглянулись. Имя им ничего не говорило.

– Ну и кто же это? – осведомилась Амалия снисходительно.

– Это русский посланник при германском сейме. Он подданный нашего короля, но был датским посланником при российском дворе, а теперь перешел на российскую службу. И его… направила к нам сама императрица Екатерина! Она велела… она велела барону повнимательнее присмотреться к вам, мои дорогие девочки!

– Зачем? – выдохнули «дорогие девочки» взволнованным хором.

– Затем, что… – продолжала Генриетта-Каролина, заикаясь от волнения. – Затем, что императрица Екатерина ищет невесту для своего сына! Сначала господин Ассебург побывал у принцессы Луизы Саксен-Готской, но она отказалась перейти в православие, а это непременное условие императрицы. Потом барон Ассебург побывал у Софии-Доротеи Вюртембергской, однако она еще сущий ребенок, ей всего лишь двенадцать. А императрице нужна взрослая, разумная девушка. Поэтому посланник ее величества Екатерины прибыл к нам. Он знал, что у нас три дочери на выданье. Я думаю, что одна из вас непременно, непременно подойдет для русского принца!

И тут Генриетта-Каролина остолбенела. Вместо того чтобы начать возмущаться, что их очередь настала лишь после знакомства Ассебурга с другими претендентками, вместо того чтобы начать яростно спорить, кто из трех красоток Гессен-Дармштадтских больше подойдет на роль невесты для русского принца, сестры молча переглянулись, а потом Амалия и Луиза вдруг побледнели и уставились на Вильгельмину с таким выражением, словно увидели призрак. Да и выражение лица Ганса Шнитке было примерно таким же.

– Значит, эта богемьен все-таки не наврала! – пробормотала Луиза. – Россия – далекая зимняя страна!

Амалия обиженно надула губы, а Вильгельмина скромно, таинственно улыбнулась.

Она вспомнила… она вдруг вспомнила всем известную историю. Еще когда могущественная русская императрица была просто десятилетней принцессой Фикхен[2], ее увидел некий священник Менгден, который славился как прорицатель. Взглянув на скромницу Фикхен, он сказал ее матери: «На лбу вашей дочери вижу короны, по крайней мере три!»

Каково совпадение, а? Каково совпадение!

– Хо-ро-ши девки!

Мужской голос прозвучал совсем тихо, однако что-то все же обеспокоило одну из девушек, которые плескались в тесной мыльне. Мыльня находилась между двумя комнатами, в которых жили попарно фрейлины, вход имела и из коридора, и из этих комнат и, несмотря на то что девушки принадлежали к свите императрицы, выглядела довольно скромно. Две-три лохани из самого простого фаянса, ванна жестяная, вода в медных ведрах, суровые полотенца из тщательно отбеленного льна… Впрочем, многим барышням, привычным к обычным деревенским и полудеревенским банькам с их деревянными лавками и вечно рассохшимися шайками, мыленка сия казалась бы, наверное, роскошной. Другое дело, что одному из двух мужчин, которые сейчас украдкой в эту мыльню заглядывали, пробравшись в пустующую комнату, приходилось видывать куда более роскошные помещения для омовения красавиц. Например, он мог вспомнить гарем богатого турка на одном из островов Греческого архипелага: среди розовых кустов – мраморные бассейны, вокруг золоченая и высеребренная посуда, тонкие шелка, в которые оборачивали после купанья роскошные тела наложниц… аромат восточных благовоний смешивался с назойливым запахом роз… А тут, в России, девушки мыли свои чудные русые волосы какими-то обмылками, с которыми обращались с великой бережливостью. Молодой человек – его звали Андре – уже готов был упрекнуть русскую императрицу в чисто немецкой скупости (с другой стороны, что с нее, немки по происхождению, возьмешь?), потом вспомнил, что фрейлинское жалованье очень даже немалое, и если девушки жалеют тратить на себя деньги, то это их личное дело. А впрочем, он здесь не для того, чтобы рассуждать, широко или скупо живут молоденькие фрейлины императрицы. Гораздо приятней просто смотреть на этих белотелых тугих красоток и ни о чем не думать… вернее, предаваться лишь тем мыслям, которые посещают всякого мужчину при взгляде на молодое нагое женское тело. Вот спутник его, Поль, – он в полном восторге и, судя по выражению его лица, с трудом удерживается, чтобы не ворваться в мыльню и не сцапать в объятия ту, что окажется менее проворной и не успеет убежать.

– Хороши девки! – горячо воскликнул Поль вновь, уже гораздо громче, и девушки, переглянувшись круглыми с перепугу глазами, завизжали и кинулись прочь из мыльни. Они поняли, что за ними подглядывают!

– Вот дуры, – усмехнулся он. – Бежать голыми по коридору, где полно гвардейцев, – ну что может быть глупей и ущербней для стыдливости девичьей? Лучше бы дали нам досмотреть.

– Не так, – поправил его Андре. – Лучше бы дали нам… – он сделал ударение на слове «дали» и многозначительно умолк.

– И впрямь лучше! – зашелся смехом его приятель. Некрасивое лицо его раскраснелось, а руки находились в таком возбуждении, что, казалось, он с превеликим трудом удерживается от того, чтобы не предаться греху Онана, воплотив таким образом в жизнь известную пословицу о том, что лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Ну что, Поль, нагляделся на девчонок? Готов теперь с бабами se montrer galant?[3] – спросил первый молодой человек.

– Андре, ты циник! – вспыхнул Поль. – Ты что, думаешь, я пялюсь на этих девочек только для того, чтобы возбудиться?!

– А почему бы и нет? – лениво улыбнулся Андре. – Алымушка, как ее называет твоя maman-императрица, в самом деле прелесть, ее полудетские миленькие формы кого угодно приведут в боевую готовность, даже старикашку вроде Бецкого. Ты слышал, Поль? Он намерен забрать ее из Смольного и то ли жениться на ней, то ли удочерить – кажется, он и сам еще хорошенько не знает.

– От любви даже ослы танцуют, – насмешливо сказал Поль.

Андре чуть приподнял брови. Поскольку он принадлежал к известной – о, очень известной! – в России фамилии Разумовских и поскольку и отец, и дядя его в разное время побывали фаворитами бывшей императрицы, Елизаветы Петровны (более того, дядя стал ее морганатическим супругом, а отец, по слухам, в свое время пользовался особенной благосклонностью императрицы нынешней, Екатерины Алексеевны), – Андре, вернее, Андрей Кириллович не мог не быть посвященным в самые интимные секреты и жизни двора, и жизни самых знатных персон, вплоть до императрицы. Он был наслышан и о том, что этого самого господина Бецкого, о коем Поль, вернее, Павел… вернее, великий князь Павел Петрович только что выразился столь непочтительно, некоторые всерьез считают отцом – ах, страшно даже сказать! – отцом самой Екатерины Алексеевны! Якобы ее довольно шаловливая матушка, Иоганна-Елизавета, встретилась с ним в Париже, где Бецкой, внебрачный сын князя Трубецкого, служил секретарем русского посла. И от этой тайной связи родилось еще одно внебрачное дитя… впрочем, официально признанное герцогом Ангальт-Цербстским… Таким образом, называя Бецкого ослом, Павел, сын Екатерины, возможно, оскорбляет собственного деда!