Джулия Куинн - Романтическая история мистера Бриджертона Страница 3

И пока Пенелопа проводила вечера в зеленовато-кремовой гостиной Бриджертон-хауса (или чаще всего наверху, в комнате Элоизы, где девушки смеялись, хихикали и разговаривали обо всем на свете), она чувствовала свою связь с Колиным, кто в свои двадцать-два года еще не покинул родительский дом, и не переехал в жилище холостяка.

И если раньше Пенелопа думала, что любит его, то чувство, которое она почувствовала после близкого знакомства с ним, ни на что не было похоже. Колин был остроумным, экстравагантным; он был настолько безрассудным и бесшабашным шутником, что порой его шутки доводили дам до обморока, но самое главное…

Колин Бриджертон был милым.

Милым. Такое вот глупое маленькое словечко. Это могло звучать банально, но на самом деле, больше всего подходило ему. У него всегда находились приятные слова для Пенелопы, и когда она набралась храбрости сказать ему что-нибудь в ответ (больше чем обычные приветствия и прощания), он ее внимательно выслушал. В следующий раз ей было уже гораздо легче.

К концу Сезона Пенелопа поняла, что Колин был единственным мужчиной, с которым она могла нормально и долго беседовать.

Это была любовь. О да, это была любовь, любовь, любовь, любовь, любовь. Возможно, глупо все время повторять одно и тоже слово, но практически этим и занималась Пенелопа, исписывая листок дорогой писчей бумаге вдоль и поперек словами: Миссис Колин Бриджертон или Пенелопа Бриджертон, а так же Колин, Колин, Колин (бумага тут же отправилась в огонь камина, как только Пенелопа услышала чьи-то шаги в холле)

Но как же чудесно было почувствовать любовь - даже безответную любовь - к такому прекрасному человеку. Это чувство заставляет быть благоразумным.

И конечно, совсем не было обидно, что Колин, как и все мужчины семейства Бриджертон, был потрясающе красив. У него были знаменитые каштановые волосы Бриджертонов, широкий и улыбающийся рот Бриджертонов и шестифутовый рост. Помимо этого у Колина были самые потрясающие зеленые глаза, из всех, что когда-либо украшали лицо мужчины. Глаза такого сорта заставляют девушек мечтать о своем обладателе.

И Пенелопа мечтала, мечтала, мечтала…

В апреле 1814 года Пенелопа вернулась в Лондон на свой второй Сезон. Несмотря на то, что у нее было столько же поклонников, сколько и в прошлом году (то есть ноль), сказать по чести, Сезон не был таким уж скверным, как прошлый. Этому помогло то, что она потеряла те самые два стоуна и теперь могла назвать себя ‘приятной пышечкой’, а не ‘отвратительной толстухой’. Она была еще далека от женского идеала стройности, модного в то время, но, по крайней мере, она изменилась настолько, что послужило оправданием для полного обновления всего гардероба.

К несчастью мать, снова настояла на ‘желтом, оранжевом и местами красном’.

В этот раз леди Уислдаун написала:

Мисс Пенелопа Физеренгтон (наименее глупая из всех сестер Физеренгтон) была одета в платье желто-лимонного цвета, оставляющего кислый привкус во рту тех, кто ее видел…

По крайней мере, подразумевалось, что она самый умный член ее семьи, хотя комплимент был довольно двусмысленным. Но не одну Пенелопу выделила язвительная сплетница. Темноволосую Кэйт Шеффилд в ее желтом платье сравнили с подпаленным нарциссом, а ведь та собиралась выйти замуж за Энтони Бриджертона, старшего брата Колина, и к тому же виконта!

Так Пенелопа получила надежду.

Ну хорошо, не совсем так… Она знала, что Колин не собирается жениться на ней, но по крайней мере, он танцевал с ней на каждом балу, смешил ее, и время от времени она смешила его. И она знала, что этого, должно быть, было достаточно для надежды.

А тем временем жизнь Пенелопы продолжалась. Прошел ее тритий Сезон, а затем и четвертый. Две ее старших сестры, Прюденс и Филиппа, в конце концов, вышли замуж и уехали с мужьями. Миссис Физеренгтон все еще надеялась, что Пенелопа найдет мужа. У Прюденс и Филиппы поиск мужа занял пять сезонов, но Пенелопа знала, что ей суждено навсегда остаться старой девой. Было бы несправедливо выйти замуж за кого-то, когда она так отчаянно любит Колина. И где-то в укромных уголках ее мозга, в самом дальнем закоулке, примерно между правилами спряжения французских глаголов, которым она так и не овладела и арифметикой, которой она почти никогда не пользовалась, все еще таился крохотный кусочек надежды.

До того дня.

Даже сейчас, семь лет спустя, она называла его не иначе, как ‘тот день’.

Она пришла в Бриджертон-хаус, как часто делала, чтобы попить чая с Элоизой, ее сестрами и леди Бриджертон. Это было как раз перед тем, как Бенедикт Бриджертон, брат Элоизы женился на Софии. Он единственный не знал, кем она была на самом деле, это, конечно, не имело значения, кроме того, что это был единственный важный секрет за последние десять лет, который не раскопала леди Уислдаун.

Идя через передний зал к выходу из Бриджертон-хауса, Пенелопа прислушивалась к своим шагам по мраморной плитке. Она поправила свое пальто и подготовилась к короткой прогулке к своему дому (который был прямо за углом), когда услышала голоса. Мужские голоса. Мужские голоса семейства Бриджертонов.

Это были три брата: Энтони, Бенедикт и Колин. У них был обычный мужской разговор, они ворчали, смеялись и подшучивали друг над другом. Пенелопе всегда нравилось наблюдать за ними в эти моменты: они вели себя, как дружная семья. Пенелопа могла их видеть через открытую переднюю дверь, но не слышала их разговора до тех пор, пока не достигла порога. В довершение всех несчастий, преследовавших ее всю ее жизнь, первым кого она услышала, был Колин, а его слова были очень неприятные.

– …и, я, конечно, не собираюсь жениться на Пенелопе Физеренгтон!

– Ох! - это слово сорвалось с ее губ прежде, чем она успела подумать, резко и громко пронзило воздух так, словно кто-то неумело свистнул.

Трое Бриджертонов, как по команде, повернули к ней свои испуганные лица, и Пенелопа позже поняла, что это были самые ужасные пять минут в ее жизни.

Она молча стояла, казалось целую вечность, наконец, с достоинством, которое никогда не могла ожидать от себя, повернулась и посмотрела прямо на Колин, и сказала:

– Я никогда не просила вас жениться на мне.

Его щеки из розовых превратились в ярко-красные. Он открыл рот, но ничего не смог выдавить из себя. Это было, подумал Пенелопа с удовлетворением, наверно единственный раз в жизни, когда он потерял дар речи.

– И я никогда, - она судорожно сглотнула, - Я никогда никому не говорила, что хочу, чтобы ты меня об этом попросил.

– Пенелопа, - удалось, наконец, выдавить Колину, - Я так сожалею. Прости.

– Вам совершенно незачем извиняться, - сказала она.