Кэрол Мортимер - Кружевной веер Страница 30

— Гейбриел! — воскликнула Диана, почувствовав, если не поняв, внезапное сексуальное притяжение, возникшее между ними.

Он смерил ее пытливым взглядам. От него не укрылось, как она разрумянилась, как засверкали ее глаза. Она нервно облизывала кончиком розового язычка пухлые, чувственные губы.

— Диана, вы боитесь меня? — тихо спросил он, понимая, что неосторожные слова заставили его самого забыть о данном себе зароке. Больше всего на свете ему захотелось немедленно заняться с ней любовью.

Ее грудь то вздымалась, то опускалась, плечи судорожно вздрагивали — чтобы подать голос, ей пришлось вначале проглотить подступивший к горлу ком.

— Мне следует вас бояться?

Он страдальчески улыбнулся:

— Вне всякого сомнения!

Диана тряхнула головой, отчего несколько шпилек выпало из прически.

— Не верю, что вы способны меня обидеть, Гейбриел!

Его улыбка на миг превратилась в волчий оскал.

— Уверяю вас, сейчас мне очень хочется кое-кого обидеть!

Она не отвела от него взгляда.

— Я не сказала, что вы не способны причинить мне вред, Гейбриел, но я не верю, что вы так поступите.

Значит, она проницательнее его самого — потому что в тот миг ему казалось, что ничто не доставит ему большего наслаждения, чем подхватить ее на руки, швырнуть на постель, рывком сорвать с нее одежду и овладеть ею. Или, наоборот, медленно уложить ее, распустить ее золотисто-рыжие волосы, не спеша раздеть и изучить каждый кусочек ее восхитительно прекрасного тела губами, руками и языком.

Чтобы хоть немного вернуть самообладание, он крепко стиснул кулаки.

— Вы пробуждаете зверя, который заключен во мне и в каждом мужчине, — предупредил он, понимая, что ему угрожает серьезная опасность. Вот-вот он отбросит в сторону здравый смысл и вопьется в ее губы страстным поцелуем.

Впервые в жизни разумной и практичной Диане расхотелось вести себя осторожно; хотелось одного — убрать холодность, возникшую между ней и Гейбриелом. Ей не терпелось сгореть в пламени страсти, которое она заметила в его пронизывающих темно-синих глазах.

Много лет назад отец показывал ей в библиотеке книгу с картинками. На одной картинке была изображена черная пантера, ее-то и напомнил ей Гейбриел. Он стал похож на огромного кота. Хищного, гибкого и опасного. Очень опасного.

Она снова приподнялась и бесстрашно погладила прядь его шелковистых черных волос, спадавшую на лоб и придававшую ему бесшабашный вид. Прошло несколько томительно долгих секунд; он смотрел в бездонные глубины ее ясных голубых глаз. Диана затаила дыхание в предвкушении чего-то необыкновенного. Он не спеша разглядывал ее лицо: точеный носик, безупречную кожу. Потом его взгляд остановился на ее полураскрытых губах.

Он словно ласкал ее взглядом; он излучал тепло, от которого у нее участилось сердцебиение. Ей показалось, будто она плавится. Жидкий огонь распространялся сверху вниз — от груди к бедрам. Ей хотелось быть к нему как можно ближе, ужасно хотелось прижать его к себе и не отпускать. Тогда он хоть ненадолго забудет о мучающей его боли, о старой ране…

— Нет, черт побери! — Неожиданно Гейбриел схватил ее за плечи и отстранил от себя. Взгляд его сделался почти свирепым.

Не зная, чем вызвано такое резкое отторжение, бедная Диана даже пошатнулась. Он же, словно стремясь еще больше унизить ее, повернулся к ней спиной и стал смотреть в окно, выходящее во внутренний двор.

Чего она ожидала? Что непростая атмосфера, царящая в доме его родителей, как-то объединит их? Что к ней Гейбриел обратится за утешением, за облегчением? Если Диана и ожидала чего-то подобного, значит, она и в самом деле оказалась такой наивной идеалисткой, какой он ее считал. Гейбриел недвусмысленно дал ей понять, что и вовсе не приехал бы сюда, если бы не ее вмешательство. За которое он вряд ли когда-либо ее простит…

Она расправила плечи:

— Может быть, сейчас вы оставите меня? Тогда я успею умыться и переодеться к ужину.

Гейбриел глубоко, с трудом вздохнул; он слышал явную боль за ее холодным тоном и знал, что эту боль причинил девушке он, оттолкнув ее. Он отказывал ей в возможности дарить ему тепло и утешение.

Как ни хотелось ему принять предлагаемое Дианой лекарство, забыться в блаженстве ее близости и не думать ни о чем, кроме физического наслаждения, разум его противился этому. Дело не только в том, что он хотел дождаться их бракосочетания. Одной мысли о том, что они впервые скрепят свои брачные узы в гнетущей атмосфере этого дома, хватило, чтобы возбуждение тут же прошло. Нет, будет гораздо лучше, если сейчас Диана немного помучается, чем им обоим потом страдать всю жизнь от тягостных воспоминаний.

Он судорожно вздохнул и спросил:

— Диана, вы ведь по-прежнему понятия не имеете, что происходит под крышей этого дома?

Она бросила на него озадаченный взгляд:

— Вы кое-что рассказывали, и теперь я сама убедилась в том, что атмосфера здесь… не самая приятная.

Гейбриел мрачно, невесело усмехнулся:

— Если бы дело было только в атмосфере!

— Так объяснитесь, Гейбриел! — попросила Диана. — Позвольте мне разделить ваши чувства.

— И вы снова попытаетесь все наладить? Как налаживали многое в собственной семье после того, как ваша мать поступила с вами намеренно жестоко и бросила вас?

Она сжалась и отпрянула от него:

— Сейчас намеренно жестоко поступаете вы.

— Извините, Диана. И сам дом, и особенно люди, которые в нем живут, невольно пробуждают во мне жестокость. — Гейбриел взволнованно провел рукой по густым волосам.

Услышав боль в его голосе, Диана сразу же смягчилась:

— Я понимаю…

— Ничего вы не понимаете! — Внезапно он презрительно рассмеялся. — Мы не пробыли здесь и часа, а мне кажется, будто я задыхаюсь!

— Тогда доверьтесь мне и облегчите свои страдания. — Она снова положила руку на его судорожно напрягшееся плечо и умоляюще заглянула ему в глаза.

— Вы считаете, что это поможет?

— Во всяком случае, от вашей откровенности хуже не будет.

— Вы ошибаетесь, Диана. Очень ошибаетесь. — Гейбриел покачал головой. Он и сам понимал: раз им придется провести здесь хотя бы одну ночь, нечестно оставлять ее в неведении. Известная особа поспешит просветить Диану и изложит ей свою версию прошлых событий. — Что ж, отлично! — Он вдруг успокоился. — Но помните, вы сами захотели все узнать, пожелали разделить со мной мою боль.

Диана не могла не заметить, как сжались его губы, как его глаза снова стали похожи на два черных камешка, тусклые и непроницаемые. Понимая, что сейчас он снял маску своей всегдашней холодной надменности, она подумала: пожалуй, не стоит обижаться на него из-за жестоких слов о ее матери. Ему сейчас очень плохо, и он ранил ее защищаясь.