Наталья Павлищева - Янычары. «Великолепный век» продолжается! Страница 30

Эме не пришлось быть одной из таких теней, она сразу попала в разряд тех, кому прислуживают, но пока не привыкла к молчаливому присутствию помощниц.

Омер, видно, послал кого-то за Далал, потому что старуха примчалась, едва Эме успела присесть на диван.

– Вай, госпожа! Я так рада, что султан принял вас и сделал своей икбал!

– Что ты говоришь, какой икбал? Я вовсе не бывала у султана в спальне, и он обещал Михришах Султан, если мне что-то не понравится, вернуть обратно.

– Кого? – откровенно изумилась старуха.

– Что – кого?

– Вернуть кого?

– Меня.

– Куда?

– Михришах Султан.

– Ты с ума сошла? – Далал от возмущения даже забыла, что теперь не наставница, а прислуга Накшидиль. – Из головы такие глупости выброси! Вернут ее… хм, да что у Повелителя, глаз нет, что ли, такую красоту возвращать?!

Неизвестно, сколько бы Далал еще возмущалась, но вдруг сообразила, что ей пора осваиваться в новых условиях. Старуха сурово оглядела стоявших у самой двери двух девушек, которые внимательно вслушивались в незнакомый говор. Они уже поняли, что старая женщина имеет какую-то власть над этой красавицей, если может вот так строго разговаривать с той, которую Повелитель выбрал себе в икбал.

– Как вас зовут?

– Пинар, – отозвалась та, что пониже.

Далал пояснила Эме:

– Ее имя значит «маленький источник».

Похоже, девушка действительно была невеличка, а ее голос журчал словно родник.

Вторая сказала, что она Селви, то есть «кипарис». И это соответствовало, хотя служанка не отличалась высоким ростом, но держалась прямо и была стройна.

– Пинар и Селви, еду госпоже приносят сюда?

– Эсме Султан сказала, чтобы приносили.

– Хорошо, – важно кивнула Далал. – А хамам?

– Общий для всех, но он всегда готов. Госпожа желает в хамам?

– Пока нет, – ответила за Эме ее наставница. – Госпожа желает поесть и отдохнуть.

– Далал, я вовсе не хочу кушать, – попыталась возразить девушка.

Дольше препираться не удалось, Омер вдруг сообщил, что Накшидиль зовет к себе Повелитель.

Далал откровенно вытаращила глаза. Эме даже показалось, что те увеличились вдвое:

– Сейчас?!

Евнуха такой пассаж не смутил, он саркастически поинтересовался:

– Повелитель должен был спросить разрешение или совет у тебя?

Старуха замахала на него руками:

– Ай, шайтан! Что говоришь?!

С этими возгласами она прихорашивала Эме, поправляя той волосы и складки одежды.

На сей раз Эме провели в небольшой кабинет, соседствующий со спальней в личных покоях султана.

В ответ на султанское «Войди!» Омер сделал приглашающий жест рукой, мол, входи, чего же ты ждешь? Перешагнула порог, остановилась, опустив глаза и ожидая следующий приказ.

– Накшидиль, проходи.

Она не знала, что именно должна делать, все произошло слишком быстро, ее наставляли, как вести себя на ложе, но куда девать ставшие вдруг неудобными руки и как приветствовать султана, который явно ее разглядывал?..

Действительно разглядывал.

Это был удивительный момент. Если бы Абдул-Хамид кому-то рассказал, что сам не знает, как обращаться с наложницей, его сочли бы лгуном. Но это было так.

То, что происходило в султанской спальне, всегда держалось в строжайшей тайне, следующему Повелителю было неведомо, как вел себя предыдущий. Да и кто мог рассказать?

Потому каждый следующий султан придумывал свои правила, либо их диктовали досужие наставницы одалисок, такие, как Далал. Потому бывало, что наложницы обнажались при входе в султанские покои и голышом ползли от дверей к ложу в спальне, в темноте заползали под покрывало, а после всего так же молча уползали прочь. Бывали те, кто устраивал целое действо, чтобы соблазнить Повелителя и понравиться ему настолько, чтобы первое посещение султанской спальни не становилось последним…

Много что бывало, существовали и традиции, но ни Абдул-Хамиду, ни Накшидиль эти традиции ведомы не были. Абдул-Хамид с первого взгляда еще при Михришах Султан понял, что девушка необычная, что ее не стоит брать насильно, напротив, если хватит терпения и такта завоевать ее сердце, то получишь такую любовницу, какую не найти ни в одном гареме.

Она явно не из тех, кто прокладывает себе путь наверх по трупам соперниц. И любовные утехи, даже если ее старательно учили, остались тайной за семью печатями. Абдул-Хамиду вовсе не хотелось брать ее просто как женщину, почему-то почувствовал духовную связь с ней, хотя пока не сказал и двух слов.

Почти все султанские (и не только султанские) наложницы – чужие в этой стране, во многих землях торговцы людьми разыскивают красивых девочек, привозят на невольничьи рынки или сразу в гаремы. Девочек обучают языку, чтению, поэзии, игре на музыкальных инструментах и, конечно, искусству любви. Только самые необычные, самые стойкие, хитрые, властные выбиваются из общей массы и становятся не просто наложницами, но кадинами – султанскими женами. Одновременно у султана, как у любого мусульманина, может быть не больше четырех жен и сколько угодно наложниц.

Когда очень красивых и доступных, готовых на все ради одного мужчины женщин много, они становятся неинтересны. Тогда этого одного может привлечь скорее та, что не старается это сделать. Мужчина, даже султан, – охотник, если его соблазняют, поддается, но лишь на время.

Перед султаном стояла очень красивая совсем юная девушка, которая, несмотря на свое положение, вовсе не желала его соблазнять. Могла стать икбал, а потом и кадиной, но не стремилась к этому. Не равнодушная, не вялая, не глупая… В прекрасных синих глазах – живой ум, смущена, как и должна быть смущена та, которой впервые предстояло показать себя мужчине…

Она очень красива, но не умеет пользоваться своей красотой, даже не осознает ее в полной мере, может завоевать Повелителя, но не желает этого делать. Ее сердце принадлежит другому, более молодому, и он знал кому – шехзаде Селиму. Абдул-Хамид подумал, что отпусти он ее сейчас – уйдет, едва поблагодарив, уйдет даже просто из гарема в темноту ночи, лишь бы на волю. От понимания этого стало больно, захотелось удержать хотя бы на то время, пока поймет, что он не жесток, не насильник.

Смешно – султан мысленно словно оправдывался перед обыкновенной рабыней!

Нет, она не обыкновенная, и он не оправдывался.

Встал, подошел ближе. Сколько угодно разглядывай, столь совершенной красоты не найдешь.

Протянул руку, слегка коснулся волос, она чуть вздрогнула, но взяла себя в руки, только дыхание задержала.

– Расскажи мне о себе. Ты где-то училась во Франции?

– Да, в монастырской школе.

– Чему?

Эме, запинаясь, перечислила то, чему учили в Нанте, пропустив, однако, все, что касалось веры.