Александр Дюма - Парижские могикане Страница 30

О, мы отнюдь не сетуем на семейный долг: мы всегда любили свою мать и были нежно любимы.

Но когда семья перенесла великое несчастье, она должна получить помощь от общества, ведь покинутая им в нищете семья, подобно пневматической машине, начинает отнимать воздух у одного из своих членов. Если мы и не протестуем против такого положения дел во всеуслышание, то уж никто не помешает нам роптать вполголоса.

Итак, все несчастье Жюстена проистекало от его семьи. Но он — золотое сердце! — пришел бы в глубочайшее отчаяние при одной только мысли, что его родных могло бы не быть рядом с ним.

Какой же выход мог он найти?

Жюстен и не думал об этом: он был готов жить завтра так, как вчера; он пожертвовал своими отроческими годами; теперь он собирался принести в жертву молодость, зрелые годы, всю жизнь.

Однако придет пора жениться; молодая женщина принесла бы с собой в эту бесплодную пустыню веселье, радость, упоение молодости…

Увы! Где же ее найти, эту благословенную женщину, эту обожаемую Рахиль?

До́лжно ли ему отдать десять лет, проработав на Лавана?

Да и кого он видел?

Неужели довольно было подсесть к окошку, чтобы увидеть вдали, подобно земле обетованной, молодую девушку?

Впрочем, осмелится ли он жениться, честный и совестливый Жюстен?

Разве не сознавал он втайне, что женитьба — это договор, соединяющий не только руки, но и души?

Но принадлежала ли ему его душа?

И принадлежали ли ему его руки?

Мог ли он свободно привести в родной дом незнакомку? Одаряя супругу нежностью, не обездолит ли он тем самым мать и сестру? Это к вопросу о душе.

Жена — таковы уж требования молодости и кокетства — стала бы тратить на наряды часть скудного дохода. Это к вопросу о руках.

Нет, и брак не был бы спасением для несчастного Жюстена.

Значит, он обречен на вечное самопожертвование. Так Жюстен и жил.

Ему, может быть, суждено умереть от непосильного труда.

Он был к этому готов.

Или, может, положиться на милость Господню?

Увы! До сих пор Бог не баловал бедное семейство, так что Жюстен и его родные, не кощунствуя, были вправе усомниться в его милости!

Однако именно Божья десница подняла Жюстена из бездны.

Однажды июньским вечером, на исходе одного из тех солнечных дней, когда ликует природа, Жюстен возвращался со старым учителем с прогулки по равнине Монруж; молодой человек заметил крепко спящую среди колосьев пшеницы, маков и васильков девчушку лет десяти.

В образе этого ребенка Господь посылал Жюстену одного из своих ангелов как награду за беспримерную добродетель.

XVII

«БОЖЬЯ ЦЕПОЧКА»

Девочка, на которую они набрели, сами того не ожидая, и перед которой остановились, озираясь и не видя поблизости ни отца ее, ни матери, одета была в белое платьице, перехваченное в талии голубой лентой.

Беленькая, с розовыми щечками, она лежала, как в колыбели, посреди уже пожелтевших колосьев, васильков и маков, сомкнувшихся вокруг ее головки, и была похожа на маленькую статую святой в нише или голубку в гнездышке.

Ее ножки, обутые в голубые башмачки, свешивались над придорожной канавой, и это свидетельствовало о крайнем изнеможении бедняжки.

Ее можно было принять за фею жатвы, отдыхавшую после утомительного дня под ласковым покровительством луны, которая, свершая свой небесный путь, с любовью взирала на нее.

Ее дыхание, хотя и несколько стесненное, было подобно нежнейшему восточному ветерку, и от этого чистого дыхания игриво колыхались склонившиеся над ней колоски.

Два друга готовы были целую ночь любоваться спящей девочкой, так восхитительно-хороша была эта свеженькая беленькая головка; однако вскоре мысль об опасностях, которым подвергалось вдали от людей очаровательное дитя, пробудила в них беспокойство.

Тщетно они искали глазами мать, что могла так беззаботно оставить в открытом поле, ночью, на ветру и в росе это хрупкое и нежное создание.

Должно быть, несчастная девочка находилась здесь давно, судя по тому, как крепко она спала. Два друга обыкновенно останавливались во время прогулок всякий раз, как находили что-либо занятное, и обсуждали заинтересовавший их предмет. Вот и теперь они уже с четверть часа, остановившись в нескольких шагах от девочки, ломали голову над вопросом, который, несомненно, заслуживал выяснения, но, однако, так и остался загадкой: свидетельствует ли внешняя привлекательность о красоте душевной?

И за все это время они так никого поблизости и не увидели.

Так где же была мать девочки?

Может, родители ребенка, утомленные долгой прогулкой (башмачки малышки были покрыты толстым слоем пыли) отдыхали где-нибудь неподалеку?

Жюстен и г-н Мюллер озирались по сторонам, но все напрасно. Они были совершенно убеждены, что мать девочки должна быть где-то рядом, как славка возле своего гнезда, и потому продолжали оглядываться.

Ничего!

Тогда они на цыпочках обошли поле, боясь разбудить ребенка.

Они исходили все поле вдоль и поперек, сделали еще круг, как доезжачие в поисках спугнутой дичи.

Ничего!

Наконец они решились разбудить малышку.

Та широко раскрыла голубые глазки, похожие на васильки, и уставилась на незнакомцев.

В ее взгляде не было ни страха, ни удивления.

— Что ты тут делаешь, дитя мое? — спросил г-н Мюллер.

— Отдыхаю, — отозвалась девочка.

— Отдыхаешь?! — в один голос переспросили Жюстен и старый учитель.

— Да, я очень устала, не могла больше идти, прилегла и уснула.

Итак, едва пробудившись, девочка не позвала мать!

— Вы говорите, что очень устали, милая? — повторил г-н Мюллер.

— О да, сударь, — встряхнув светлыми кудряшками, подтвердила девочка.

— Вы проделали долгий путь? — спросил школьный учитель.

— О да, очень долгий, — подтвердила девочка.

— Где же ваши родители? — не унимался старик.

— Мои родители? — переспросила девочка, садясь в траве и изумленно глядя на незнакомцев, словно они говорили о чем-то совершенно непонятном.

— Да, ваши родители, — ласково повторил Жюстен.

— Но у меня нет родителей, — только и сказала в ответ девочка, да так, словно говорила: «Не понимаю, о чем вы спрашиваете».

Друзья в удивлении переглянулись, потом с сочувствием посмотрели на девочку.

— Неужели у вас нет родителей? — продолжал расспрашивать старый учитель.

— Нет, сударь.

— Где же ваш отец?

— У меня нет отца.

— А ваша мать?

— У меня нет матери.